Пятицарствие Авесты
Шрифт:
властям людей и знати. С взятием Верхнего города начались
пожары, в которых были сожжены несколько дворцов, дом
первосвященника Анания и здание архива с находившимися
там долговыми документами, что было в интересах городской
бедноты, закабалённой властью и состоятельными
соотечественниками, и это говорило об изменении характера
восстания: оно переходило в революцию.
Авторитет Менахема после взятия Верхнего города возрос,
и
Агриппы и римские воины, возглавил практически он, что не
всех устраивало в руководстве кананитов, как не все были
довольны пожарами в Верхнем городе. Эти разногласия
особенно отчётливо проявились на собравшемся совете
зилотов, начавшемся бурно с претензий к сикариям, несмотря
на то что Верхний город штурмовал и простой народ, но не
только зилоты. Присутствовавший на собрании Элеазар сын
Анания не скрывал своего недовольства пожаром в доме отца,
обвиняя во всём сикариев; многие из руководства зилотов
были раздражены пожаром в архиве. Когда страсти немного
поутихли, заговорил Менахем о том, что война, которую они
начали, потребует таких жертв, каких никто не предполагал,
если они хотят её выиграть; а если они её не выиграют, жертвы
будут неизмеримы. Саддукеи и знать не хотят войны, говорил
он, они готовы продать свой народ Риму, потому что там
защищают их шкурные интересы в государстве; им наплевать
на свободу и веру отцов, лишь бы народ гнул на них шею, но
народ уже не хочет этого и его не остановить ничем.
Положение может поправить только военная дисциплина в
восставшем городе, но о ней ли говорить, когда нет единства
даже в совете зилотов. Если пока нельзя говорить о
единоначалии, поскольку нет царя, а Агриппа продал свой
народ, то надо всеми силами утверждать в городе власть
совета, иначе её возьмут в руки противники войны, а тогда
поражение неминуемо. Кроме того, необходимо срочно
мобилизовать сторонников восстания в провинциях, создать
настоящую армию, способную встретить врага на границе
государства, а не ждать его прихода в Иерусалим. Он говорил,
что пора отправить своих представителей в провинции, как
планировалось ранее, и прекратить склоки, ещё не имея за
собой ни побед, ни поражений.
Страсти несколько поутихли; хотя было ясно, что си- карии
остались в меньшинстве, а совет явно разделился в
представлениях о происходящем в Иерусалиме и в стране, но
представители в провинции всё же были отправлены. Марк и
двое
чем сикарий был доволен, поскольку это давало ему
возможность повидать жену и поправить свои и детей
материальные дела, расстроенные недавними расходами,
связанными с обороной.
Дома его ждали неприятные известия: у пленницы
поднялась температура, она была в жару, бледная, тяжело
дышавшая, с испариной на лбу, и лежала с закрытыми глазами,
открыв их, только когда сикарий прикоснулся к её виску и шее
с намерением определить степень жара. Она не отпрянула, не
отстранилась, и взгляд её уже не был отчуждённым, но даже
признательным и спокойным, на что Марк благодарно
улыбнулся, успокаивающе погладив больную по здоровому
плечу, укрытому покрывалом.
— Вам очень плохо? — спросил он с сочувствием.
Пленница утвердительно прикрыла глаза, а Марк подумал,
что мог бы и не спрашивать, так как жар довольно сильный, но
был рад установившемуся между ними контакту, хотя и
безмолвному. Подозвав слугу, он отправил его к Александру с
просьбой послать за лекарем, услугами которого пользовались
при нужде многие сикарии, а также прислать ещё одну
служанку для ухода за больной.
— Прошу вас доверять мне, — сказал он, обращаясь к
женщине. — Поверьте, я не хочу вам зла, и чем больше будете
мне доверять, тем быстрее выздоровеете.
В ответ она кивнула чуть заметно, не открывая глаз; а
мужчина смотрел на неё, красивую, бледную, с покрытым
потом лбом, и в нём поднималась жалость пополам с
нежностью, словно непрошенные гостьи; он устыдился
неожиданного чувства, что его охватило, как будто не имел на
него права и втихомолку им воспользовался. Вероятно,
почувствовав его состояние, больная открыла глаза,
внимательно посмотрела на него, что вызвало ещё большее
замешательство в душе Марка, нашедшего, надо признаться,
силы не растеряться окончательно и, улыбнувшись, выйти из
комнаты.
Вскоре прибыл лекарь. К нему Марк уже обращался
неоднократно, будучи знаком с ним достаточно давно, всецело
доверяя ему, проверенному в деле и надёжному врачу и
товарищу. Тот, осмотрев больную, приготовил какие-то
снадобья, перебинтовал рану, проинструктировав вместе с тем
Петра и служанок, ухаживающих за ней, приготовил какой-то
напиток, тотчас же предложенный им пациентке, и удалился в