Пятицарствие Авесты
Шрифт:
гласили, что свобода выше жизни и что никто не может быть
господином для другого человека. Так свела судьба с
сыновьями Гавло- нита, с движением зилотов и самого
Марка, и его сыновей. И если после такой известности как
врага Рима, после двух подавленных восстаний судьба Иуды
была благополучна, то к его сыновьям фортуна повернулась
задом, ибо семнадцать лет назад погибли Яков и Симон,
распятые римлянами, и вот сейчас — Менахем.
усмехнулся мысли, что и тогда, и сейчас должен был
разделить участь друзей, но судьба — в милость ли, в
наказание ли — сохраняет ему жизнь; очевидно, все же в
наказание, поскольку с гибелью Менахема надежды на
65
благополучный исход войны почти не остаётся. Его судьба
схожа с судьбой Менахема, с судьбой Авессалома, но если с
Менахемом они были знакомы с детства, то с Авессаломом
подружились позднее, при прокураторе Пилате. Марк
заплакал, вспоминая это время, заплакал навзрыд, как
ребёнок, чувствуя приходящее облегчение, а отяжелевший от
вина рассудок подсовывал сентиментальные впечатления
прошлого, когда он был молод и счастлив, любил и был
любим, был энергичен, напорист и удачлив, когда у него
были настоящие друзья и старые бывалые товарищи, была
идея, за которую стоило бороться и которая стоила борьбы.
Теперь всё это в прошлом, осталась только идея, а ей он не
хочет и не захочет изменить.
Рано утром, отправив посыльного к Александру в Пеллу с
наказом ждать от него вестей, сам Марк выехал в Иерусалим,
нещадно погоняя коня, чтобы, всё же сменив его в дороге, к
вечеру быть в доме Андрея; а повидав родных и узнав все
подробности происшедшей с сикариями трагедии, в мрачном
настроении, не покидавшем его с утра, он вернулся в свой
иерусалимский дом.
Они с Петром сидели, как обычно, в вечернем саду почти
молча, понимая друг друга с полуслова, с полувзгляда,
связанные долгими годами жизни бок о бок. Хотя Пётр не
входил в партию зилотов и вообще не занимался
политическими делами, то есть тем, чем занимался Марк, он
знал о них всё и при необходимости помогал другу, как мог, а
тот был уверен в его верности и беззаветной дружбе. Пётр
видел мрачное настроение Марка, но не пытался ни
расспрашивать, ни успокаивать его, а тот и не хотел ни
расспросов, ни проявления участия к себе, зная, что товарищ
и так переживает вместе с ним его беды, его горести.
Марк ешё не был в доме и всё никак не решался спросить
о пленнице, когда она вдруг сама появилась
рукой на перевязи, направляясь в их сторону с явным
намерением общения. Одетая просто, в лёгкую одежду
66
служанки, с небрежно собранными и заколотыми волосами
на манер гречанок, она была неизъяснимо красива, а Марк,
понимая, что эта неизъяснимость — его личное ощущение,
всё же был в некотором волнении и непонятной тревоге.
Пётр, увидев приближающуюся женщину, встал и ушёл в
дом, а она, сев на его место, спокойно смотрела на Марка
какое-то время, затем спросила, как ему показалось, с
некоторым участием:
— У вас беда?
— Как вы себя чувствуете? — прозвучало в ответ.
— Спасибо, хорошо!
— Как вас зовут? — продолжал Марк.
— София.
— Раз вы и здесь в курсе городских событий, то и обо
мне знаете всё. Кто вы?
— Я служанка царицы. Мой муж в её охране.
— Вы завербовали кого-то из моих слуг — чего мне
ожидать в следующий раз?
— Никто не знает, что я здесь. Вам нечего опасаться.
— В городе видели людей из охраны царицы. Вас ищут,
— эту новость передал Марку Андрей, предупреждая о
возможной опасности.
— Я знаю, — коротко ответила она, а затем продолжала
прежним спокойным тоном: — Вы — грек, зачем вам зилоты,
зачем сикарии? Декаполис никогда не был по-настоящему
дружен с евреями.
— Вы, очевидно, тоже гречанка. Зачем вам еврейская
царица?
— Но я на службе — это моя работа.
— Я тоже на службе, но только у своей идеи.
— Разве вы иудей? Разве вы верите в Иегову?
— Нет, мне отвратно рабство — я за всеобщее равенство.
— Но у вас есть рабы! — в голосе её прозвучало
искреннее удивление. — И как вы представляете жизнь без
рабов?
67
Слуги, что вы видите в доме, — это не мои рабы. У меня нет
рабов — есть вольноотпущенники, как видите, я могу
обходиться без рабов и обхожусь без них.
68
— Но даже чужие они всё равно рабы.
— Уйдёте вы — уйдут и они.
Пришёл Пётр, принёс чистый кубок и снова удалился; а
женщина, проводив его взглядом, обратилась к Марку,
наливавшему вино в принесённый кубок.
— Кто для вас этот белый человек?
— Это мой друг и родственник, отец моего зятя — Пётр,
скиф, как и моя жена — скифка. Он мой бывший раб, а
теперь дед моих внуков.
Она была явно удивлена и не пыталась скрыть это, однако