Пятый угол
Шрифт:
– Нет? Ты спросил, что он хочет, прежде чем решать за обоих? Ты задал вопрос, с кем он хочет? Ты не лгал ему? Нет. Нет. Нет. Ты выбрал за него, назвав это истиной. Но не ты ли перед этим повторял - «его жизнь», «его выбор». И где, в чем же был его выбор, когда ты написал сценарий, раздал роли, не забыв о себе, отыграл финальную сцену, задернул занавес, бросив его одного. Нет, Кинни, не с Гектором, испанец не имел отношения к вашей истории, как бы ты и не изображал из себя сводника. Ты ушел, закрыв дверь, оправдываясь пустой фразой «все правильно». Боясь быть оставленным – ты оставил сам. Кинни, когда успел проебать свои принципы
– Иди на хуй Вик, заткнись. Ты ничего не понимаешь, так было лучше для него, все сложилось как должно было. Джастин растет, сказал, любит Гектора, тот сдувает пыль с него, все прекрасно.
– Ты любишь его?
– Без комментариев.
– Придется, иначе, прости за угрозу, но остаток жизни будешь существовать в ожидании персонального ада.
– Блядь, да, люблю. И что?
– Можешь еще все исправить.
– Как? Поехать, признаться, раскаяться. Черт, Вик, ты же мертвый, я сам с собой разговариваю.
– Раздвоение иногда полезно. Как? Решай сам, большое начинается с малого. Ты можешь оставаться здесь, думать о нем или забыть, скучать или найти замену, но только перестань врать себе. Кончай заваливать правду плоскими слабыми словами «все правильно», «он переживет», «я переживу», «так было нужно».
Вик растаял. Я проснулся. Помня все: блеск, боль, разговор, слова о предательстве и трусости, злость от того, что он в чем-то прав, отчаяние и порыв попробовать все исправить. Да, блядь, я облажался, и, сколько бы ни зомбировал себя отрицанием, все было бесполезно. Потому что:
– Джастин, я люблю тебя.
Сказал вслух, будто выдохнул, естественно и спокойно. Потому что – это правда, с которой надо пытаться как-то жить.
Ты не сможешь простить.
А я не смогу просить тебя простить.
POV Джастин.
Малага. Ночь. Март 2008.
Гектор даже во сне не выпускает меня из рук, приятно, но хочется свободы. Осторожно высвобождаюсь, он поднимает голову:
– Ты куда?
– Все нормально, покурить.
– Опять? Джастин, ты же бросил.
– И снова начал… Гектор, можно, могу я сам решить?
– Хорошо-хорошо. Если пойдешь на улицу, накинь что-нибудь, ветер прохладный.
– Да, конечно. Спи.
Ночное небо над Малагой непроглядно – черное, без звезд, без сизого. Смотреть в него то же самое, что смотреть сейчас внутрь себя. И тянет - и страшно. Закуриваю…
С детства вопрос «почему» был для меня важнее остальных, - не «что», «зачем», «как», «куда» - только «почему» доводил родных до умопомрачения. Всегда хотел знать причину и никогда не боялся задавать «почему» себе.
Снова смотрю в черноту неба - ответ отражается в душе. Потому что его «я люблю…» возле разрушенного Вавилона ты, Джастин, понял и как «я всегда буду с тобой, чтобы не случилось, где-бы мы не были». Ты долго их ждал, уже не рассчитывая услышать, хотя знал о чувствах Брайана и без них. Но именно эти слова стали для тебя окончанием поиска, ты решил, что можешь перестать добиваться. Его «…кем угодно…» подогрели «победу», закрепили «статус» и ты забыл, Брайана нельзя ставить в рамки, нельзя отодвинуть, нельзя провоцировать. Ты успокоился, он же сказал, он любит, был готов измениться. Да, предсвадебная подготовка напоминала гротеск, зато первые семь нью-йоркских месяцев были доверительными, органичными, легкими. И, чем сильнее Брайан успокаивался, тем выше ты взбирался по лестнице самомнения, упустив, что он никогда не будет «за тобой». Тщеславие несло тебя потоком в "светлое будущее", он же был все время рядом, и тормозить для взгляда глаза в глаза времени оставалось все меньше. Ты нацепил на него ярлык «постоянная величина», уверился, Брайан априори должен понимать, ведь ты делаешь то, что он советовал, как он учил. Ты думал, что повязал его…
Именно поэтому слова-расставание стали для тебя сродни предательству, как так - «не люблю», «эгоист», «не хочу». Только он ничего не обещал, ты сам дорисовал картину. Имей теперь смелость признать, в случившемся твоей вины не меньше, чем его.
Брайан всегда отпускал меня, отпустил и тогда, поняв все, перестав нуждаться. Он ведь гордый, Брайан и не выясняет отношений. Наверное, не сразу перестал любить, сначала убедил: все прошло, жизни разошлись, время сдохло. Он же ничего не делает наполовину, отправляет «за дверь» сразу все прошлое.
Но, черт возьми, все равно он не имел права расставаться тремя словами, без объяснения. Я живой человек и, если он видел, мой тумблер замкнуло при переключении, блядь, подойди, стукни, щелкни, переведи рельсы. Он же мог…
А, если все проще? Мог, но не хотел? Тяготился? Искал причины?
Моя поездка в Питтсбург была верхом идиотизма, что, в самом деле, думал, Брайан попросит остаться? Или что я, выброшенный за ворота, скажу ему, "на хуй Гектора, карьеру, возвращаюсь"? Его «нет» на мое «нет» стало равно «никогда больше».
Бессмысленно страдать, бессмысленно ждать, бессмысленно верить–не верить. Все кончено, стук в его пространство стал не громче удара ветошью в бумажную дверь. Все кончено…
Гектор… Я не врал, когда сказал «люблю его». О Гекторе. Не врал, произнося «Прощай, Брайан». Выйдя из лофта - двинулся вперед.
Буду двигаться. Какая разница, кто перед кем виноват больше, кто кого не допонял, предал или оттолкнул, кто кого любит или не любит. Пусть прошлое остается в прошлом. Как он говорил, «иногда лучше оставлять поломанным…»