Работорговец (Русские рабыни - 1)

Христофоров Игорь

Вой вновь ожег нервы.

Ирина зажала уши, неловко толкнув локтем Ольгу.

– - Ты чего?
– - не поняла она удара.

– - Я убегу. Я должна убежать, иначе она меня убьет, убьет, убьет!
– заскороговорила Ирина, даже не замечая, что перешла на крик.

Мокрая ладонь Ольги зажала ей рот.

– - Не ори, дура, тш-ш, -- зашипела она Ирине сквозь все еще сжимающие голову пальцы.
– - Охрана услышит -- труба. Лишние сутки впаяет...

Руки Ирины бессильно упали на колени. В темноте вполне можно было плакать, но испуг высушил слезы. Она понимала, что проболталась,

но слова о побеге, произнесенные впервые после беседы с начальницей колонии, подействовали успокаивающе. Язык словно напомнил ей, что есть, есть еще одна надежда, и даже то, что теперь кто-то знает об этой надежде, не испугало ее.

– - Я видела ограждения. Сверху. Из кабинета этой... Грибановой. Их можно... можно перелезть, -- повернулась к еле угадывающейся в темноте Ольге, начала доказывать ей свою правоту: -- Я даже знаю, как... Сначала...

– - Ты -- идиотка, -- не поняла ее Ольга.
– - Отсюда еще никто не убегал, хотя покруче тебя чувихи срок канали... Думаешь, тебя примут за птицу, севшую на провод?

– - Я не знаю, за кого примут, но иначе...

– - А ты хоть в курсе, что даже если ты все три ограждения перелезешь, то тебя на той стороне забора контролер сцапает?
– - спросила Ольга.

– - На воле?
– - удивилась Ирина.

– - Конечно. Вокруг зоны -- асфальтовая дорожка. "Тропа контролера" называется. И этот хмырь пузатый по ней всю ночь на полусогнутых по кругу ходит, -- Ольга торопливо шмыгнула носом.
– - Жених мой... ну, тот, что три судимости... он когда еще по малолетке первый срок за драку тянул, то решил тягу дать. Знаешь как?
– - и, не дожидаясь ответа, быстро-быстро заговорила на ухо Ирине: -- Он усек, что на волю из зоны по столбам телефонный провод идет. Видать, крепкий провод, в оболочке. Он по нему ночью и рванул на волю. Метров сто на одних руках прошуровал, на десятиметровой высоте. А в конце, гад, засек его контролер с внешней стороны забора. А ить осталось только со столба слезть. Впа-а-аяли ему тогда на всю катушку!.. Поняла? Пацан драпануть не смог, а ты... Во: еще забыла -- а инспектора на вышках...

– - С оружием?
– - теряя надежду и теряя твердость в голосе, спросила Ирина.

– - Не-е, на малолетке с оружием нельзя. Ракетницы у них. Как чего заметит, вверх палит... А знаешь, как сигнализация, что по забору идет, называется?

– - Не-ет, -- протянула Ирина, ошеломленная новостями и уже и забывшая, была ли у нее вообще надежда.

– - "Ночь-двенадцать". Красиво? Ночь и еще к тому же -- двенадцать. Не страшно?.. Не-е, глухой номер, -- подвела итог Ольга.
– - Лучше трудись ударно, послушной дурочкой прикидывайся -- и по одной трети срока выйдешь. Успокоилась?
– - вновь по-матерински обняла Ирину.

– - Но тогда... тогда... она убьет меня...

– - Кто -- убьет?
– - не поняла Ольга.

– - Та, что проткнула Мурку...

Надежда растаяла дымом. Остались тьма ночи, боль в сердце, страх и уже не семь, а шесть с половиной суток сидения в спасительной камере.

– - Да не волнуйся ты! Следователь убийцу найдет. По "мокрому" делу всегда шустро ищут... А с чего ты взяла, что она тебя хотела убить, а не

Мурку?
– - Явно повернулась к Ирине боком Ольга. Словно в глаза хотела заглянуть, а может, и заглянула, увидела что-то своими кошачье-зелеными глазами, потому что вздрогнула Ирина.

– - Не веришь? А я точно знаю, что меня... Она уже на меня плиту сбрасывала и в пролет толкнула.

– - Да кому ты здесь нужна?!
– - удивилась Ольга.

– - А кому я была нужна там, на воле?
– - кивнула она на звезду в оконце.
– - За что меня посадили? Ведь я не била витрины в том магазине, я не крала. В тот вечер я одна дома сидела. Мама -- на работе...

Ольгина рука скользнула с Ириного плеча.

– - Так ты магазин на уши не ставила?

– - Не-ет, -- покачала она во тьме головой.
– - Я вообще ничего не понимаю... За что меня? Я никому никогда никакого зла...

Ольга вскочила, прошлась к двери, вслушалась в ее холодное, стальное молчание, вернулась к Ирине, снова села рядом. Она и верила, и не верила. В колонии ходили байки и покруче, но мало кто отнекивался от своих преступлений. Наоборот, еще и приукрашивали, чтобы выглядеть в глазах других побывалистей и поблатнее.

– - Хочешь сказать, что тебя подставили?
– - попыталась она поразмышлять за Ирину.
– - А кто?.. У тебя враги были?

– - Нет, -- так твердо ответила Ирина, что Ольга ей все-таки не поверила.

– - Так не бывает.

– - Но я, правда, никогда никого не обижала...

– - Ладно, -- помолчав, решила примерять к Ирине что-то свое, из прошлого, Ольга: -- А лучшая подруга у тебя есть?

Ирина удивленно дернула головой. Слишком резким был переход от темы к теме.

– - Вообще-то, есть... С моей улицы, -- вспомнила она одноклассницу Валю-Валентину, с которой она в последние год-два проводила побольше времени, чем с мамой: то в школе за одной партой, то в клубе на секции бальных танцев, то в городе просто так.
– - Ну и что?

– - А ей ты не могла на кого-нибудь... ну, обиду высказать? Поугрожать чем?

– - Поугрожать?
– - врастяжку произнесла Ирина, и что-то вспышкой осветило камеру.

Нет, в сыром, бетонном склепе было все так же темно, но часть этой тьмы, маленькая часть в голове испуганной, отчаявшейся, обреченной девчонки на долю секунды осветило воспоминанием. Странно, но даже оно, вроде бы помогающее что-то понять, не принесло облегчения, а, наоборот, еще сильнее сдавило сердце.

– - Ну что: было?
– - Ольга не могла видеть этой вспышки, но женским чутьем ощутила что-то.
– - Догадываешься?

– - Я не знаю. Не знаю, -- она в волнении потерла повлажневшими ладонями друг о дружку.
– - Может, что-то и было, но я не могу так сказать, что это именно оно. Понимаешь, меня мама приучила: пока точно не знаешь, не говори. Ведь так можно человека оболгать...

– - Ну ты точно ненормальная!
– - вскочила Ольга.
– - С тобой если долго сидеть, то у самой крыша поедет!
– - И, шумно пристроившись на своем лежаке, подытожила: -- Давай спать. Завтра, как умоюсь, будешь еще раз меня красить... Я вертухая еще разок за червонец к Артюховой сгоняю... Э-эх, на свадьбу бы так намазюкаться!