Рабыня Малуша и другие истории
Шрифт:
– Прибыл на живодерню посмотреть?
Другие его поддержали:
– Попей нашей кровушки да не захлебнись…
– Бога в тебе нет, изверг…
Алексашка внимательно посмотрел на друга. Лицо того снова побелело, левая щека задергалась, глаза широко раскрылись. Казалось, они вот-вот вылезут из орбит.
Петр судорожно слез с коня и, подойдя к одному из кричащих, схватил его за ворот и потянул к Лобному месту. Оттолкнув ката, он вырвал из его рук окровавленный топор.
– А ну, ложись, – заорал он на стрельца, брызгая слюной.
– Царевич-мясник!
Петр размахнулся и ловко попал по шее, после чего ногой оттолкнул голову с помоста.
– Ловко у тебя получается, – усмехнулся второй стрелец. – Видно, немало голов поотрубал. Привычен…
– Ложись, – снова закричал Петр.
В толпе пронзительно закричали какая-то баба и отрок.
Петр снова взмахнул топором и рубанул, попав на этот раз по основанию черепа. На помост брызнули мозги, смешанные с кровью. И эту голову царевич торопливо сбросил вниз.
Третьего стрельца Петр рубанул, частично задев спину, но не перерубив до конца. С выпученными глазами и перекошенным лицом он дорубил шею до конца и бросил топор.
– Пошли, мин херц, хватит, – Меньшиков взял Петра под руку и помог ему сойти с помоста.
Петра трясло, и он с трудом взобрался на коня. Кафтан был весь забрызган кровью и мозгами. Вытерев красные от крови руки о порты, он приказал:
– В баню хочу.
– Сей момент все спроворим, – ответил Алексашка, стараясь ехать чуть в стороне от друга, от которого довольно сильно пахло то ли кровью, то ли мертвечиной.
Чуть позже Наталье Кирилловне рассказали о том, что Петр самолично рубил головы. Сидящий рядом Лев Кириллович проворчал:
– Лихо начинает новый Грозный! Боюсь, хлебнем мы с ним горюшка.
– Ничего, пока он в моих руках, – тихо ответила сестра. – А там Бог не выдаст, свинья не съест…
– Ну-ну, – только и вздохнул брат. – Где он сейчас?
– Занемог что-то, – ответила сестра. – Приехал с Красной площади и слег. Послала к нему лекаря.
– Рассказывают, что он сам рубил головы стрельцам, – заметил Петр Кириллович.
Наталья только махнула рукой:
– Устала я что-то, пойду прилягу.
– Да и нам надо отдохнуть – всю ночь, почитай, не спали, – согласился с ней Лев Кириллович.
Петр пролежал в постели два дня. Потрясение, которое он испытал, привело к частичной и временной парализации левой руки. Но постепенно рука отошла, и он смог жить, как и прежде.
А через месяц состоялось его венчание с Евдокией Лопухиной. После свадебного пира молодых повели в спальню…
Едва молодые остались одни, Петр схватил Евдокию, повалил на пол, покрытый ковром, и начал грубо срывать с нее одежду.
– Нельзя же под святыми образами, – взмолилась она, но он, казалось, не слышал ее…
Жизнь молодых не заладилась с самого начала. Богомольная Евдокия большую часть времени проводила в молитвах и в беседах со старухами-приживалками, при каждом случае сетуя мужу на его непотребные дела. Довольно быстро она забеременела,
В одно их таких заседаний мать посетовала сыну:
– Монахини Новодевичьего монастыря жалуются на вонь от стрельцов, повешенных перед окном кельи Софьи. Богомолки шарахаются и боятся идти на молебен. Этак и до заразы какой-нибудь недолго. Ты бы распорядился снять их. Повисели и довольно…
Петр молча кивнул головой в знак согласия и вышел. Евдокия, подкараулив мужа в переходе дворца, посетовала:
– Ты хоть бы к сыну зашел посмотреть, как он…
Но Петр только отмахнулся:
– Что с ним станется? Вокруг него мамки да няньки. А у меня дел невпроворот.
Отдав необходимое распоряжение стрельцам, чтобы сняли трупы в Новодевичьем, он позвал Алексашку и направился с ним гулять в Немецкую слободу.
Там пришлось пробираться через толпы гуляющих прямо на улице жителей слободы – иноземцев. Прямо перед домами были установлены столы, за которыми сидели негоцианты и те, кто прибыл в Россию на заработки, призванные еще царем Алексеем Михайловичем.
Увидев Петра – постоянного посетителя их общины, – они встали и, подняв кубки, приветствовали его. Некоторые старые знакомые приглашали его к своему столу, прося составить им компанию.
Петр приветливо здоровался со всеми, но присоединяться к ним не стал, а прошел в «веселый дом», где весь первый этаж занимали ресторация и кухня.
Хозяин заведения, узрив дорогих и постоянных гостей, немедленно прогнал второстепенных посетителей от стола возле окна и приказал постелить свежую скатерть.
Заметив приход Петра с Алексашкой, откуда-то из дальнего угла явился Франц Лефорт.
– Францишка, – обрадовался Петр, – ты уже с утра гуляешь?
– Да нет, только пришел, – ответил он, обнимая приятелей. – А вы все в делах?
– Какие там дела, – Петр жестом пригласил друзей за стол. – Они без меня решаются.
В это время к ним подошла молодая девушка с подносом, на котором стояли кувшины пива и немудрящая закуска. Как старый знакомый, Франц хлопнул ее пониже спины.
Петр удивленно поднял глаза и уставился на нее:
– Кто такая? Почему раньше не видел?
– Это Анна, дочь золотых дел мастера Иоганна Георга Монса и Модесты Ефимовны, урожденной Могерфляйш.
– Семья-то большая? – спросил Петр.