Ради любви и чести
Шрифт:
проявление милосердия. Возможно, когда-нибудь оно вернется мне.
Мои люди неохотно подчинились, опустив мечи и выкрикивая
оскорбления в адрес врага. Внутри шлема дыхание отдавалось эхом от
бесконечного напряжения, а тело было липким и горячим после битвы. Во
рту пересохло, кожа зудела. Я поднял глаза к небу и выдохнул молитву
благодарности за то, что мы пережили нашу первую крупную битву. Кто-то
может даже скажет, что мы победили. Но в глубине
только началась.
Шаги гулко отдавались в пустом коридоре. Я знала, что должна
оставаться с бабушкой в ее покоях. Она была прикована к постели, кашель
усиливался с каждым днем. Я чувствовала вину за то, что подозревала ее в
симуляции, чтобы помешать покинуть нам Мейдстоун. Она не притворялась
больной, и я все чаще сомневалась в подозрениях, думая, что это она стояла
за заговором запереть меня в кладовке с Беннетом. Возможно, никто и не
виноват, и все произошло случайно.
Как бы то ни было, условия в Мейдстоуне были слишком суровыми, чтобы думать сейчас о браке. Беннет был занят солдатами и защитой замка, он не успевал поспать, не говоря уже о свадьбе. Временная отсрочка была
как раз кстати. Возможно, за это время я найду способ освободить его от
обязательств передо мной. Я ненавидела саму мысль о том, что он согласился
жениться на мне из чувства долга. Я была удивлена тем, как сильно мне
хотелось, чтобы он женился на мне по своему желанию.
Я направилась по коридору к винтовой лестнице.
В башне царила абсолютная тишина, отчего звуки на внешней стене
казались громче. Я слышала крики сражающихся и грохот больших камней, брошенных в стену катапультами. Беннет приказал всем женщинам и детям
оставаться в замке. Даже если толстые, прочные стены удерживали врага на
расстоянии, существовала реальная опасность получить ранение от летящей
ракеты, стрелы, огненного шара или, бог знает еще чего, что враг мог
перекинуть через стену замка с помощью катапульты.
Если Беннет успел запастись провизией, мы все прекрасно понимали, что в случае долгой осады, нам грозит голод. Прошло четыре дня атаки, а
нам уже нормировали еду. Хорошо хоть, что мы были обеспечены водой из
колодца во внутреннем дворе замка.
Хотя я не должна была покидать свою комнату, кроме выхода на обед, непонятная для меня потребность заставляла меня подниматься в одну из
угловых башен замка каждый день. Поднявшись на самый верх, я могла
забраться на крышу и выглянуть сквозь узкие зубцы парапета. Оттуда была
видна вся территория замка, включая внутренний и внешний двор. Я
твердила
удостовериться в его безопасности. Но каждый раз, когда я поднималась, я не
могла расслабиться, не могла дышать, не могла двигаться, пока не находила
его среди людей на стене, защищающихся и отбивающихся от захватчиков.
Я свернула и пошла по коридору, ведущему к двери западной башни, но меня остановили низкие резкие голоса. Разговор шел из комнаты, которую
Беннет использовал как кабинет. Хотя дверь была прикрыта, я все слышала
достаточно отчетливо.
– Ты не можешь пойти туда, – говорил Беннет.
При звуке его голоса меня захлестнуло облегчение, и я прислонилась к
стене, прижимая руку к груди, пытаясь унять дыхание. Он был в
безопасности. Я могла спокойно отдыхать до следующего подъема в башню.
– Я пойду, – раздался другой голос, хриплый. – Это все моя вина. И я
не могу позволить этому продолжаться дальше.
Должно быть, это Олдрик, барон Хэмптонский. Последовавшее за этим
молчание Беннета говорило громче слов. Он винил Олдрика в нападении на
Мейдстоун. Но не хотел, чтобы Олдрик участвовал в сражении.
– Я предложу дуэль пока не паду в ней, – повторил Олдрик уже более
твердо.
– А что это даст? – В голосе Беннета послышалось раздражение, как
будто он разговаривал с несведущим ребенком. – Ты можешь пожертвовать
своей жизнью, но мы все равно останемся должны лорду Питту.
– Мы отдадим ему все западные земли до реки, граничащие с
Мейдстоуном.
– А что потом, когда мы отдадим оставшиеся земли лордам, которые
потребуют плату?
Стон и скрип стула. Я заглянула в щель и увидела темноволосого
мужчину, сидевшего в кресле. По неопрятному виду я узнала человека, которого видела в первый вечер моего визита, того самого, которого Беннет
выпроводил из Большого зала.
– Ты не в том состоянии, чтобы драться, – сказал Беннет через минуту
более мягким голосом. – По крайней мере, не сегодня.
– Я не пил пива всю неделю, – сказал Олдрик, – с того самого утра, как
началась осада.
– Прекрасное начало.
– Перестань обращаться со мной как с беспомощным.
Беннет снова замолчал. Наконец я услышала, как он вздохнул и сказал:
– Хорошо. Ты можешь выйти и позаботиться о раненых. Но пока это
все. Пока у меня не будет возможности увидеть тебя в действии и оценить
твою готовность.
Стул заскрежетал по полу, и Олдрик развернул свое неуклюжее тело и