Ради любви и чести
Шрифт:
ней, чтобы извиниться, но прежде чем успел что-то сказать, услышал:
– Вы правы.
Слова замерли на языке. Она продолжала:
– Как бы мне ни хотелось купить что-нибудь из этих вещей для своей
коллекции, я вынуждена согласиться с вами. Они должны остаться здесь, в
Мейдстоуне.
Я не был уверен, что правильно расслышал ее слова.
– Я видела, как сильно вы любите каждый предмет, и как много они
значат для вашей семьи. Возможно, вам суждено
произведения искусства, чтобы будущие поколения тоже смогли оценить их
по достоинству.
Ее слова точно передали мои чувства.
– Спасибо за понимание. – Напряжение спало.
– Я могу понять вас, но это не значит, что мне нравится такое
положение вещей или что я перестану приставать к вам с подобными
просьбами. – Ее губы изогнулись в полуулыбке. – И не удивляйтесь, если я
время от времени буду дуться или даже кидаться на землю, брыкаясь и крича
в знак протеста.
– Тогда как насчет того, чтобы посещать Мейдстоун всякий раз, когда
вы почувствуете приступ гнева?
– Возможно, я поселюсь на постоянное жительство в комнате искусств.
– Я не стану этому препятствовать. – Мои слова прозвучали более
игриво, чем я хотел.
Ее ресницы упали на щеки, и я мысленно выругал себя. Я здесь не для
того, чтобы соблазнять ее. Мне нужно вести себя с ней достойно. Я снова
направился к двери, зная, что должен вытащить нас из кладовки, прежде чем
кто-нибудь обнаружит нас здесь вдвоем. Мы и так уже провели слишком
много времени вместе. Если это продлиться дольше, то вызовет подозрения.
Я поднялся по ступенькам. На лестничной площадке остановился, внимательно осмотрел дверь и снова постучал в нее.
– Если вы не пытаетесь убежать от меня, – спросила она, – почему так
настойчиво хотите взломать дверь?
– Я все еще надеюсь сохранить вашу репутацию, миледи. – Я дернул за
ручку. – Если мы проведем здесь всю ночь без компаньонки, я вас
скомпрометирую в глазах людей.
– Мне все равно, что подумают люди.
Я промолчал. Она не хуже меня знала, что наше благородное
происхождение обязывает заботиться о том, что о нас думают люди. Как
незамужней молодой женщине, ей было что терять. Если бы ее репутация
была запятнана, найти для нее мужа стало бы почти невыполнимой задачей, а
у меня не было никакого желания становиться причиной такой злой судьбы
для нее.
Некоторое время я стучал в дверь, тряс и дергал ручку, но
безрезультатно. Вспотев, я обернулся и увидел, что она с интересом
наблюдает за мной:
– Пора признать, что вы не всесильны. Есть вещи,
благородным рыцарям страны не подвластны. Я понимаю – для вас это шок.
Но лучше выучить этот урок сейчас, чем потом, когда вы действительно
будете в опасности.
Хотя я и видел, что она пытается разрядить обстановку, мне эта
ситуация совсем не нравилась. И я был расстроен, что не могу использовать
свою силу, чтобы освободить нас.
Она похлопала по бочке, с которой я встал:
– Подойдите. Сядьте. Давайте используем наше затруднительное
положение по максимуму.
Я снова посмотрел на дверь.
– Я даже обещаю, что позволю вам потчевать меня историей о картине
Святого Фомы Аквинского, что, как я догадываюсь, вам до смерти хочется
сделать.
Ее соблазнительной улыбке было невозможно сопротивляться. Я
неохотно отошел от лестничной площадки и взмолился, чтобы утром не
пожалеть о том, что бросил попытки освободить нас.
Глава 11
Меня разбудил топот отдаленных шагов и криков, и я спряталась под
покрывалом, вдыхая восхитительный запах мускуса и кожи. Я отказывалась
открывать глаза, даже когда голоса стали громче.
– Леди Сабина, – раздался надо мной настойчивый шепот. –
Просыпайтесь.
Мне не хотелось выходить из сладкого забытья. Я желала продолжения
чудесного сна, в котором приятно общалась с Беннетом, и он тоже
наслаждался разговором со мной.
Над моим плечом послышался негромкий вздох.
– Уходи, Лилиан, и дай мне еще немного поспать.
– Вы должны сесть.
Напряженный
голос,
наконец,
прорвался
сквозь
сонную
безмятежность. Я открыла глаза и увидела над собой лицо Беннета со
сдвинутыми темными бровями. Мои пальцы коснулись грубой ткани мешков
с зерном подо мной. Воспоминания о том, где я и что случилось, нахлынули
на меня. Я с Беннетом оказалась заперта в кладовке на всю ночь. Мы
проговорили несколько часов, пока перед рассветом меня не одолела такая
сонливость, что я больше не могла держать глаза открытыми. Беннет сложил
несколько мешков с мукой и устроил мне мягкую постель. Я свернулась
калачиком и, по-видимому, уснула.
– Слуги просыпаются, – сказал он. – Нас очень быстро обнаружат.
Я села и поняла, что он снял с себя куртку и накрыл ею меня. Куртка
упала, и я вздрогнула от влажного холода, который стоял в кладовой. Его