Рапсодия в тумане
Шрифт:
Дыхание смерти — отвратная штука, от нее нет спасения никому, ни бедным, ни богатым. Неизлечимая болезнь, что появилась лет сорок назад, не имеет почти никаких симптомов. У человека просто падает иммунитет, он начинает чаще подхватывать инфекцию, потом появляется вялость, как последствие — депрессия. Но не это, по мнению большинства, самое страшное. Ни один из заболевших не дожил до двадцати пяти лет. Стоит узнать о диагнозе, и ты точно знаешь, какое время тебе отмерено.
— Изучение темы, учеба, потом и работа. Нашелся спонсор, своя лаборатория, дело шло. А потом получилось, мы создали эликсир
Я аж привстаю, услышав до оскомины надоевшее слово. Бессмертие… то, о чем столько лет грезит отец, весь мозг уже вытрахал этой навязчивой идеей. Не понимаю, какой от него толк? Тут одну-то жизнь не знаешь на что потратить, чего с такой-то делать? Взвоешь.
— Брату месяц оставался до двадцати пяти, он отговорил нас искать кого-то из людей на роль подопытного… Как оказалось, формула не совсем пригодна для людей. Аш жив, но… Не понимает, что делает. Я уже знаю, что можно с этим сделать, как помочь. Точнее, думаю, что знаю. Но это сейчас, а тогда мы пытались доработать формулу, понять в чем ошибка, для начала, чтобы двигаться дальше. И у нас получился я. Не сказать, что тут все прекрасно, но я хотя бы понимаю, что делаю. Не всегда сдерживаюсь, но в своем уме. Правда, и этому пришлось учиться.
Клыкастый закуривает, а я наблюдаю за ним внимательнее. Симпотный мужик, хотя и на любителя. Выходит, эти его зубы — не обычная модификация? У нас некоторые развлекаются подобным, Дарка вон себе уши кошачьи вживила. Забавно смотрится, но жить с таким ХЗ конечно…
— Четыре года назад, после недельной отключки из-за перестройки организма, я очнулся за городом. Безумно голодный, настолько, что вообще ни о чем думать не мог, а там люди… Были… Когда пришел в себя и попытался вернуться, оказалось, что в дом, где была наша лаборатория, я попасть не могу. Он мне еще и видеообращение записал, в котором говорилось, что такие ученые — позор для науки, что я могу создавать только неуправляемых существ, и брата он мне не отдаст, потому что позаботится о нем лучше. В итоге мой брат и наработки остались там. Я хочу их забрать.
— А брат, он…. как ты, только не соображает ничего? — уточняет одноглазый человек в черном и скидывает капюшон, демонстрируя заплетенные в косы рыжие волосы.
— Ну… Почти. Как очень-очень злой и голодный я с крылышками.
— С чего ты взял, что он вообще жив еще? — уточняю, решив подать голос.
— Я на это надеюсь. Да и Лук был в него влюблен, они даже встречались. До перерождения, естественно.
— Подведя итог, делаем вывод, — опять заговаривает одноглазый. — Нам надо пробраться в дом, в котором держат безмерно сильное существо, мечтающее нас всех сожрать; и в идеале, выкрасть его, возможно, против воли. Причем дом этот специально оборудован таким образом, чтобы в него никто не мог проникнуть. Так?
— Да, а еще я не совсем смогу помогать. Сил-то не будет.
— А на него янтарь не действует? — спрашиваю, разглядывая шкатулку в руках одноглазого. Забавное совпадение, у него цвет волос прям как камень, из которого шкатулка сделана.
— Действует, поэтому он еще там, а не убил весь мир.
— Может, сделаем ошейник и намордник? — развиваю мысль.
— Тебе, обязательно. А с братом сам справлюсь. Когда выберемся.
—
— Какая херня? Вампиризм? Нет. Ты же, когда жрешь, куриная ножка не перенимает у тебя ничего.
— Так я и не болею ничем. А вот если бы какой-нибудь сифак подхватил и решил бы другану че-нить откусить, заразил бы. Но, в отличие от вашей хрени, сифак лечится.
— Я тебя сейчас тоже вылечу, посмертно, от всего и сразу.
— Напугал нарика дозой, — закатываю глаза, придержав пепельницу, скидываю ногу с колена, чтобы прямо сесть, и к зубастому наклоняюсь, расстояние между нами сокращая. — Можешь прям щас начать.
— Ты слишком скучный, чтобы тебя убивать. Никакого охотничьего азарта.
— Ты слишком предсказуем, — констатирую я, на что он, затянувшись, в меня дымом выдыхает. Хочу ему сказать, что он как дите малое, но одноглазый не дает, со своим вопросом влезает:
— Есть какая-нибудь информация про этот дом? Расположение комнат, какая охранная система, да хоть что-нибудь?
— Да, все есть. Не думаю, что за четыре года он вдруг перепланировкой удумал заняться.
Клыкастый поднимается и идет к стеллажам, где собирает кипу исписанных листов и пару ватманов. Сгружает все на столик, на котором раньше сидел, и одноглазый тянется глянуть, на что я комментирую:
— Вы че, машину времени изобрели и из каменного века к нам прилетели? Какой придурок сейчас на бумаге записи ведет?
Клыкастый зло на меня зыркает, и я вдруг чувствую, что пошевелиться не могу. Опять? Чувак, это уже становится совсем скучно. Может, и не такая хорошая идея была с ними затусить? Чет они тоже предсказуемыми становятся, а прошло-то…
Клыкастый достает планшет и, включив, показывает одноглазому, начиная рассказывать что-то там про систему охраны дома, но я не слушаю, все равно тот явно больше в этом понимает. Я пытаюсь сообразить, кто у нас такой умный. Есть у меня одна догадка, и если я прав, то чтобы туда попасть, совсем не обязательно его взламывать. Мне, по крайней мере.
Когда чувствую, что вновь могу двигаться, разминаю плечи и, прикурив еще одну сигарету, назад, на спинку отваливаюсь . Нет, все-таки есть во всем этом…. Не знаю. Перчинка? Да, точно. Как будто в пресную еду впервые за долгое время специй добавили. Не то чтобы я особо любил острое, но оно лучше, чем обыденное, никакое, пресное. Все поразнообразнее.
Спустя еще две сигареты, одноглазый отбирает себе с десяток листов и заявляет:
— Мне нужно пару дней все поизучать и на разведку сходить.
— О’кей. Останешься или проводить?
— Проводи. У меня дома техника, проверю кое-чего.
— Жди тут, — кидает клыкастый мне и, дождавшись, пока одноглазый поднимется, с бумагами и шкатулкой в обнимку, как-то излишне аккуратно подхватывает того на руки, и они оба исчезают, обдав меня потоком холодного воздуха.
Поняв, что остался один, поднимаюсь, оглядываясь. Типичная берлога сумасшедшего ученого. Подойдя к окошку и отодвинув штору, определяю, что нахожусь на первом этаже частного дома, вокруг — сад заброшенный.