Рапсодия в тумане
Шрифт:
Мы оказывается на невысоком берегу, но мне уже все равно — трясет так, что зубы стучат. Не знаю, от холода это или от пережитого ужаса, или все вместе. Клыкастый прижимает меня к груди, не отпуская, и говорит тихо:
— Лучше молчи, а то я на тебя плюну.
А я ни говорить, ни шевелиться не могу, даже пальцы от холода не сгибаются, что уж про речь думать — язык бы себе не откусить, пока зубы чечетку отбивают. Он гладит меня по спине, что не столько тепло дарит, сколько раздражение обветренной коже, и обычным шагом, куда-то в сторону от океана, направляется.
И вот мы опять несемся навстречу ветру, тормозя уже в доме клыкастого, в знакомой мне ванной. Он срывает с меня одеяло, на пол бросая, и вместе со мной заходит в душевую. И тут начинается ад.
Клыкастый включает воду, и меня обжигает огненный водопад, он будто заживо меня сварить решил. Вскрикиваю, пытаясь вырваться, но клыкастая тварь и не думает отпускать. Мать твою, это пиздец как больно!
— Подожди, сейчас легче будет. Она теплая. Не кипяток.
Ни хера меня не отпускает, наоборот, еще сильнее трясти начинает. И это я думал, что тогда в кровати потерял контроль над своим телом? Ха! Три раза ха!
Вода все льется и льется, заливаясь везде, куда только можно, и мне опять приходится лицо на груди клыкастого прятать, в плечи его пальцами вцепившись. Наконец, когда мне начинает казаться, что это будет длиться бесконечно, пытка заканчивается, и клыкастый маньячелло, отключив воду, вместе со мной из душевой выходит. Он кутает меня в огромное махровое полотенце и прет в свою спальню, где, на кровать кинув, в одеяло заматывает и полотенце вместо с трусами стягивает. Вообще никак не сопротивляюсь, реально в марионетку превратившись.
— Сиди тут и не выпендривайся, Ниррай, — говорит, когда я уже сухой и крепко-накрепко спеленатый, и наклоняется, трусы с полотенцем мокрые с пола подхватывая.
— И чего ты этим доказать хотел? — спрашиваю, поняв, что челюсть меня вновь слушаться начала.
— Ничего. Ты меня взбесил, я тебя проветрил.
Киваю. Хорошо. Хочешь так — о’кей , больше я и слова лишнего не скажу.
Глава 8. Конфетка с виски
Аман
Царская недовольная морда спит рядом. Во сне он, естественно, не возмущается, сопит тихонечко под боком.
А я ведь реально хотел его убить. Не по-вампирски, а чисто по-человечески. Я же скидывал его в океан, чтобы просто больше не слышать его скучающий тон. Я даже не подозревал, что меня может кто-нибудь так выводить из себя.
Но я одумался. Уж не знаю, хорошо это или нет. Если быть честным с собой, то когда он потом жался ко мне, ища тепла, мне это понравилось. Хотя кайфовать из-за того, что ты сильнее, из-за того, что поставил кого-то на место, такое себе…
После произошедшего он выпил всего лишь три глотка горячего чая с медом и молоком и отрубился, а я… Зачем я вообще притащил его в свою спальню, сам не понимаю. Ладно, притащил и притащил, но можно было потом его перенести или самому уйти, но
Ниррай просыпается, резко распахивая глаза. А я так за несколько часов и не встал с кровати, просто лежал и смотрел на него, после пробуждения.
Он не шевелится и молчит. Обиделся? Какие Царевичи нежные пошли.
Закатываю глаза и поднимаюсь. Подойдя к встроенному шкафу, открываю и достаю одежду, а облачившись, иду выпутывать из кокона Ниррая. Можем и помолчать, так больше шансов, что снова не захочу его прибить. Тело его нагое не разглядываю: во-первых, видел уже, а во-вторых, не хочу давать ему повод к дурным мыслям. Хрен я еще раз что-то подобное, что ночью было, повторю.
Оказавшись свободным от одеяльного плена, Ниррай садится на кровати, и я натягиваю на него футболку, и снова на кровать роняю, чтобы шорты напялить, а потом на плечо парня закидываю и на кухню тащу.
Я кровь его вчера пил, да плюс прогулка на свежем воздухе, так что его нужно покормить, а потом пусть что хочет делает.
Зайдя на кухню, сажаю его прямо на столешницу и в холодильник лезу, раздумывая, что на завтрак приготовить. Взгляд его на себе ощущаю. Но он сидит, по-прежнему молчит. Вот и что за тараканы в его голове ебутся?!
Пока он такой тихий, быстро делаю тосты и на стол накрываю.
— Ты, как наиграешься, скажи — пойду, за сигаретами схожу.
— Пиздуй, — кидаю ему я и ставлю чайник. А мои-то где?..
Ниррай спрыгивает со столешницы и уходит, слышу, как одежду с себя стаскивает. Ебать какой… Даже комментировать не буду.
Пока его нет, нахожу свои сигареты в гостиной и, вернувшись на кухню, делаю чай, после чего сажусь на стул и закуриваю. Увы, подымить не успеваю — он возвращается, во всем своем, и, облокотившись на подоконник, тоже прикуривает. Не обращаю больше на него внимания и принимаюсь за завтрак.
Так и ем с полным ощущением одиночества, потому что Ниррай, как собеседник, не очень, пахнет на всю кухню своим горьковатым запахом, да курит, тихо дым выдыхая. А когда и с моим завтраком, и с его сигаретой покончено, он, не меняя позы, говорит, как обычно, безэмоционально:
— Я передумал.
И? Надо в ноги падать и молить?
Разворачиваюсь на стуле, оглядываю его, сам не понимая зачем, не запомнить же хочу.
— Мне показалось, что ты особенный. Не такой, как все. Но только п оказалось.
— Ну, прости, Ц аревич , что не угодил, — я встаю и начинаю со стола убирать. Не хочет есть — его проблемы.
И самому так похуй становится. Это что, заразно? В нем сидит паразит, который жрет его чувства и эмоции, а я, испив его крови, заразился, даже несмотря на то, что меня никакие другие болячки не берут?
— Не страшно. Бывает. Внешность слишком часто обманывает.
Он замолкает, то ли просто задумавшись, то ли хуй его разберет. Без разницы. Хочет уйти, вон выход. На хуй это туда — прямо по коридору и направо. Что вообще нужно этим людям, сами-то знают? А мне?..