Расческа для лысого
Шрифт:
Смотрю какое-то время, оцениваю. Действовать надо быстро, камеры по всему периметру парковки не оставляют шанса на длительное мероприятие. Но я успею. Белая, особо стойкая, флуоресцентная краска очень красиво смотрится на черном глянце машины. Я в считанные мгновения художественно и со вкусом изрисовываю всю поверхность лексуса, уделяя особое внимание посланиям. Личным. С указанием подробной дороги, куда дяде Мише нужно будет сходить.
К тому моменту, когда из дверей гостиницы выбегает охранник, я уже практически заканчиваю. Последний штрих только: средний палец в объектив внимательно наблюдающей за моими художествами
— Отсоси, тварь!
Интересно, пишет звук, или нет? Но ничего, я это же на машине написала. И еще много чего.
А потом в такси, и домой.
По пути водитель молчит, явно недовольный тем, что я его втянула в разборки, но я успокаивающе хлопаю его по плечу, перед тем, как выйти:
— Не ссы, дядя! Там видно на камеру, что я тебя принуждала!
А потом долго смеюсь над выражением его лица. Он уже давно уехал, а я все еще остановиться не могу. Никак. Слезы по щекам текут, голоса уже нет, а я чуть ли не в истерике катаюсь перед подъездом. И, черт, надо бы уже тормозить, потому что соседки точно из окон повыпадают, но все не могу. Так и захожу домой в полусогнутом.
И нарываюсь на Польку. Будто мне мало своих забот! Прекрасное завершение шикарного дня! Хотя, стоп! День-то только начался!
— Лена… — начинает она, но потом замолкает, разглядывая меня и постепенно белея.
Я сначала даже не понимаю, в чем дело, только через какое-то время осознаю, что видок у меня тот еще. Всклокоченная, с дикими глазами, босая. Это ладно, сестра еще не в курсе, что на мне трусов нет!
И надо бы бегом в ванную, чтоб ей в голову не пришла шикарная идея проверить комплектность оставшейся одежды.
— Все нормально, — торопливо перебиваю я, делая шажочек в сторону двери в ванную, — я это… В гостях была. Вот.
И еще шажочек. Вот уже и ручка, ага…
— Стоять!
Уф. Вот, когда надо, сестра умеет командовать так, что прям тянет подчиниться. Я замираю.
— Зайди в комнату.
— Да я бы помыться…
— Успеешь.
Прохожу в комнату и вижу прекрасное: открытую шкатулку с заначкой.
Ну, понятно. Полька полезла класть бабки и обнаружила недостачу. Я стою, переминаясь босыми голыми ногами на чистом полу, и думаю, где же я так нагрешила-то? Чтоб в один, просто в один день! И дядя Миша с его закидонами, и Полька с ее контролем. И, может, пора уже это все дерьмо прекращать?
Полька открывает рот, явно не для того, чтоб мне «спасибо» сказать, но я опережаю. Злость опять выруливает на поверхность. Я чувствую, что меня несет, и что сестра-то уж точно ни в чем не виновата, но остановиться не могу. Вот никак.
Наплевав на чистый пол и свои грязные лапы, прохожу к шкатулке и достаю деньги.
Кладу в заначку. Поворачиваюсь к Полине:
— Остальное в течение недели доложу. А сейчас отвали от меня, я спать хочу.
И ухожу в ванную.
Моюсь, запрещая себе испытывать муки совести. Нихера. Хватит. Надоело мне уже это все. Вот реально надоело. И этот гад, с его уверенностью, что все бабы — суки продажные, и сестра, с ее истериками по поводу моего будущего. За-дол-ба-ло.
Все.
Выхожу из душа, Полина сидит в кресле, явно ждет для разговора.
А на меня внезапно такая тупая усталость наваливается, такая апатия, что даже не хочется двигаться. И слушать ее. Потому что не скажет она мне ничего нового. То, что
Полька смотрит, как я валюсь на кровать, поджимает губы. Она в этот момент сильно на маму похожа, и меня в довершение сегодняшнего дерьмового дня, пронзает еще и дикая боль потери. Вот именно в такие моменты очень остро ощущается нехватка папы и мамы. В обычное время на это как-то забивается, что ли. Дела повседневные не дают отвлечься. А потом случается какая-то маленькая фигня, незаметная. Например, запах зеленого чая с жасмином где-нибудь почувствуешь, и сразу в голове папа и его постоянные чаепития у телевизора. Или, вот как сейчас, поджатые губы старшей сестры. Мама на меня так смотрела, когда хотела поругать…
Я торопливо отворачиваюсь, чтоб не разреветься.
Полина воспринимает это, как очередное мое неуважение, наверно. Потому что ничего не говорит в итоге.
Просто встает и выходит из комнаты.
А я сворачиваюсь в клубок и засыпаю, наплевав на все. На смену мне только завтра, в универ послезавтра.
Сегодня меня нет. Ни для кого.
28. Ленка
— Это чем же я тебя так не устроила, а, Вова, ебтвоюмать?
— Мелехова, ты охерела? Радуйся, что я позвонил тебе. За расчетом придешь в конце месяца. Все.
Вова отключается, а я сижу в постели, всклокоченная и злющая. Нормально так проснулась. Отлично просто.
Сижу еще немного, вздыхаю и иду на кухню ставить чайник, раздумывая по пути, может из заначки тяпнуть бальзамчика? Все равно торопиться некуда теперь.
Встаю у окна, задумчиво наблюдаю за мальчишками, гоняющими мяч. Все тело ломит, болит там, где, кажется, и болеть нечему. Ноги в ссадинах. А нечего босой по городу бегать, сама виновата.
Дожидаюсь чайник и, махнув на все рукой, щедро добавляю в чай бальзама. Надо же отпраздновать первое в жизни увольнение. Как и все у меня, феерическое. Не каждую по телефону увольняют. За пару часов до начала смены. Да еще и с категорическим запретом появляться на рабочем месте.
Прижмурившись, отхлебываю напиток, в котором соотношение спиртного к чаю примерно половина на половину. В голову моментально ударяет. По телу разливается тепло. Хорошо!!!
Присаживаюсь у окна, продолжая разглядывать мальчишек.
Мысли вялые и сонные, как и я сама. Я проспала сутки. И тот, кто сказал, что сон — лекарство, был гребанный гений.
Потому что во мне нет вчерашнего ожесточения, злобы. Жалости и сожалений, кстати, тоже нет.
Просто апатия какая-то тупая. Глупость я сделала, конечно. Особенно, когда на камеру показательно машину этого гада разрисовала. Но что-то мне подсказывает, что он делу хода не даст.
Он мудак, конечно, но не подлец. Не мразь.
И сердце чего-то не болит даже. Может, мой вчерашний взрыв был настолько разрушительным, что теперь только пустыня выжженная? Хорошо бы…
С каждым глотком настроение становится все лучше, а голова все балдежнее. Пришла мысль посчитать бабки в заначке, чтоб выяснить, сколько там не хватает. Откуда я их теперь брать буду — не представляется. Но хотя бы знать фронт работ.
Но в заначке пусто.
Я какое-то время туплю на шкатулку, потом ругаюсь. Ну, сеструля, блин! Не доверяет, значит! Нет, я ее с этой стороны понимаю даже, но все равно обидненько.