Расческа для лысого
Шрифт:
И так косяк голимый по всем фронтам.
— Я на работе уже. Время-то видела?
— Блииин…
Ванек молчит, сопит. Думает.
— Ладно, давай в «Бешеную собаку», я тебе ключи от хаты дам. Заберешь, перепишешь, а завтра принесешь в универ.
— А чего опять в этой рыгаловке?
— Мелехова, заткнись, а? Где мне еще быть? С козырного места погнали, жрать надо. Не у всех богатые сестры на Носорога работают!
Я тут же затыкаюсь, собираюсь скоренько.
Выглядываю в окно. И удача, блин! Дядя Миша, похоже, вспомнил, что у него дела есть в городе! Машины его не наблюдаю, и это хорошо. Точно бы прицепился, и прощай,
Я выбегаю, несусь по улице. Уже темнеет, в наших краях это вообще быстро. До «Собаки» идти два квартала, вполне нормально. Обернусь до полной темноты. И до возвращения Польки с работы.
Клубешник «Бешеная собака» полностью соответствует своему охерительному названию. Я здесь не бывала уже давненько и даже немного отвыкла от атмосферы. И запахов. И взглядов.
Торопливо расправляю платье, бегу к бару.
Но Ванек занят, весь в мыле. Кивает мне на барный стул, орет, перекрывая музыку:
— Посиди пока, я сейчас разгружусь и подойду. Только не лезь никуда.
Я сажусь на стул, оглядываюсь.
Н-да, атмосфера…
Я как-то забыла уже, каково здесь. Если с «Салаватом» сравнивать, то прям днище же.
И взгляды какие-то липкие, противные. Я поворачиваюсь к Ваньку, но он занят. Опять ловлю на себе мерзкие ощупывающие взгляды, злюсь. И решительно встаю. Дойду до туалета пока что. А то невыносимо же. В туалете смотрю на себя в зеркало, разглаживаю волосы. Красивая. Я — красивая. Вот еще это в жизни бы помогало. А то пока одни проблемы приносит.
И, когда меня на обратном пути выцепляет жесткая лапа какого-то стремного мужика и просто тащит за собой в чилаут, я думаю о том, что закон подлости существует. Ничего не хотела, пришла, блин, за домашним заданием! К однокурснику! И попала! Сглазили, точно сглазили!
Отбиться от грубого и страшного мужика не удается, я поворачиваюсь и вижу огромные испуганные глаза Ванька. Перевожу взгляд на того, кто меня тащит, и понимаю, что попала я, пожалуй, охренительно.
И, только когда меня швыряют на диван в открытом чилауте к еще двоим таким же страшным мужикам, понимаю, что не просто охренительно, а в квадрате. В кубе!
Я рвусь встать, ругаюсь, но меня не пускают. Просто кладут тяжеленную лапу на плечо, хрипят что-то, вообще непонятное. Вроде как и на русском разговор, а ничего не разобрать.
— Мужчины, я не хочу развлекаться, пустите, пожалуйста, — я делаю очередную попытку встать, но ничего не получается, меня просто держат. Силой.
— Не кипишуй, овца, оттянемся. Давай белого для кайфа, — хрипит один из мужиков и тянет через стол татуированную руку. Худую и страшную. Татухи знакомые. Потому что это не татухи. Это партаки тюремные. Как у дяди Миши. Вот только у этого дегенерата перстни какие-то, с квадратами поделенными пополам, и на всех пальцах. А у Миши несколько. С шахматной короной, крестами и лучами. И, если у него перстни смотрятся, хоть и пугающе, но брутально, то здесь просто мерзко. Гадостно. И сами мужики, несмотря на то, что одеты довольно дорого, выглядят грязными и отвратными. От них плохо пахнет. И взгляды ужасные. Я больше не пытаюсь встать, понимая, что никто не поможет. Официанты старательно смотрят в другую сторону, игнорируя мои умоляющие взгляды, Ванек, весь бледный, только губами шевелит. Проклинает меня, наверно.
Одни несчастья приношу. И ему, и себе. И вообще, всем. Овца тупая. Я отказываюсь что-либо пить и нюхать, сижу, выпрямив
Лихорадочно продумываю ситуацию. Может, притвориться, что все по кайфу? А потом воспользоваться ситуацией и сбежать в туалет?
Они явно под кайфом, причем, все трое. Не исключено, что через полчасика они вообще обо мне забудут. Да, надо потерпеть. А то начну ерзать, спровоцирую. Терпеть сложно. Мужики воняют, лезут с какими-то тупыми разговорами. Машинально киваю, не особо понимая, что говорят.
Прикидываю, через какое время мне можно будет безболезненно отпроситься в туалет.
И тут рядом — неожиданность, блин! — возникает Полька!
В офисном прикиде, вся встрепанная и взволнованная. Начинает что-то бормотать про телефонный звонок, про ребенка, что остался дома. Пытается меня вытащить из-за стола, заболтав придурков.
Я сначала наивно думаю, что прокатит, что это шанс. Но через пару секунд, поймав изучающие взгляды подонков на моей сеструле понимаю, что дело — дрянь. Полька красивая. Красивее меня. Такая, какие мужикам нравятся. Блондинка, с грудью, бедрами, губами пухлыми. А сейчас, раскрасневшаяся и целеустремленная, она еще лучше выглядит. И эти твари явно это тоже заценивают.
Потому что через секунду ее прихватывают и начинают лапать. Черт! Черт, черт, черт!!!
Ну как так можно? Эти твари словно из другого мира, страшного, дикого, со своими законами, и плевать им на все. Все просто: понравилась женщина — схватили, потащили! Так же не бывает сейчас!
Но бывает, все бывает.
Меня подхватывают под локти и тащат наверх, в приват-комнаты. Я сопротивляюсь, слышу, как сзади уговаривает отпустить и возмущается Полька.
Я надеюсь только, что кто-то из присутствующих увидит, что нас волокут силой, и вызовет полицию. Очень надеюсь, что это уже сделал Ванек. Но полиция вряд ли успеет. И вряд ли сюда поедет. Так что это второстепенная надежда. А основная — только на себя. Нас все же двое будет, отобьемся. Я надеюсь.
Меня затаскивают внутрь, говорят что-то, ругаются, потому что я сопротивляюсь непрерывно. Не ору, смысла нет, но выворачиваюсь, отталкиваю лапы от себя. И кошусь на вход, потому что Поля с еще одним придурком застряла. Пронзает жуткая мысль, что ее затащили в другой приват. Если так, то это конец. Мужики наглеют, матерятся весело. Им смешно мое сопротивление, моя злость.
— Давай, коза, жахни, легче будет, — ржут они и пытаются влить в меня водку. Я уворачиваюсь, отплевываюсь, проливая мерзость на себя и на них. И понимаю в эту минуту, что терпение у гадов уже кончилось. Сейчас меня чем-нибудь ударят по голове и просто поимеют по очереди! Сука! Нахрена я сюда поперлась???
Но тут открывается дверь и заходит… Еще один мужик! Я обмираю. Если еще и этот… Черт…
Мужик реально страшный. Даже не внешне, нет. Все в глазах. Настолько они пугают, настолько в оторопь вводят, что даже в пот холодный бросает. Он быстро оглядывает картину маслом, щерится:
— Вечер в хату.
Твари, что меня держат, застывают. Я не смотрю на них. Но чувствую, что им не по себе. Очень не по себе. Я сама бы точно в обморок хлопнулась от одного только его взгляда жуткого. Но тут вижу за его спиной Польку, живую и здоровую, и немного отпускает. Мужик, между тем, продолжает: