Расколотый берег
Шрифт:
Он взял с полки большой фонарь и двинулся вперед. Она молча шла за ним по тропинке, через калитку, по некошеной траве, мимо заячьих нор. У ее забора он поводил фонарем, и в ответ блеснули две, а может, и больше пар красных глаз.
Он остановился.
Зайцы, ослепленные фонарем, стояли как вкопанные. «Вот раздолье-то для собак», – подумал он.
– Вот было бы раздолье собакам, – сказала она.
Он обернулся. Она стояла совсем рядом, всего в нескольких сантиметрах.
– Нет, с собаками, да еще и с фонарем – это слишком. Зайцы и опомниться
Она шагнула вперед, положила ладони ему на затылок и поцеловала его в губы, чуть отстранилась и поцеловала снова.
– Прости, – помолчав, сказала она. – Просто порыв.
Она включила свой фонарь. Он стоял, ошеломленный, ошарашенный, и смотрел, как она перелезает между рядами проволоки, идет вверх по склону, пропадает в темноте и только свет фонаря колышется неверным пятном. Так и ушла, не оборачиваясь.
Кэшин стоял, прижав пальцы к губам, и вспоминал вечер в «Чайнике», те давние поцелуи – тоже два. Вдруг он почувствовал, что дрожит от холода.
Зачем она это сделала?
Вуд-стрит в Северном Мельбурне оказалась коротким тупиком, по одной стороне которого тянулись голые стены фабрики, а по другой стояли пять тонкостенных домов, внахлест обшитых досками. В самом конце улицы возвышался кирпичный дом, похожий на греческий храм, без окон, с четырьмя столбами и треугольным, правда без рисунков и символов, портиком на фасаде, – что-то вроде зала масонских собраний.
Кэшин не спеша подъехал, остановился под углом к вращающимся воротам, тоже без всякой таблички. Из машины он вышел не сразу – сидел, думал, что притащился сюда безо всякого серьезного повода, что о чем-то он может переживать неделями, чуть ли не месяцами, а на что-то ему совершенно наплевать.
Как-то он приехал домой на своей подержанной «ауди», и Викки ядовито заметила: «Все решаешь свои задачки, отличник? Прикидываешь, то с одного конца заходишь, то с другого… А потом просто делаешь что-то, что угодно. Но толку-то? Умный ты или был бы дураком – разницы никакой нет».
Она была права. Поэтому и умер Шейн Дейб, поэтому из его носа, глаз и ушей и хлестала кровь, поэтому он так ужасно кричал перед смертью.
Кэшин вылез, обошел машину кругом. Под низким портиком дома, похожего на храм, валялись кучи старого собачьего дерьма, рваные рекламные брошюры, шприцы, бутылки из-под бурбона, пивные банки, использованные презервативы, старая негодная одежда, полиэтиленовые пакеты, заскорузлое пляжное полотенце, выхлопная труба.
Кэшин поднялся на две ступени, пробрался между всем этим сором к двустворчатым металлическим дверям. Видно было, что на них не раз покушались. Звонок был вырван целиком, а вот латунный молоточек каким-то чудом уцелел. Он ударил им по пластинке – раз, другой, третий. Подождал, стукнул еще раз. И еще. И еще. Так и не дождавшись ответа, нагнулся и приоткрыл щель почтового ящика. Там было темно. Внезапно он почувствовал взгляд, устремленный ему в спину, выпрямился и обернулся.
На пороге ближайшего к нему дома стояла женщина, вытянув по-черепашьи
– Ты чего тут? – спросила она.
Кэшин сошел по ступеням и приблизился к ней:
– Я из полиции.
– Из полиции, говоришь? А ну, документ покажи.
Он показал удостоверение.
– Кто присматривает за этим домом?
– А?
– Этот дом, – терпеливо повторил он. – За ним смотрят?
– Да ходил тут один. Правда, не с парадного входа. Никогда не видела, чтобы он дверь открывал.
Она сморкнулась, вытерла пальцем под носом, молча, не мигая, уставилась на Кэшина.
– Так откуда же вы знали, что он ходил? – спросил он.
– У Мерва гараж с той стороны, он видел.
– С какой стороны, простите?
Она взглянула на него, точно на недоумка, и пояснила:
– Я же говорю, в проулке.
– Понятно. А проулок где?
– Рядом с «Вулфом».
– А «Вулф»?
– Да на Тилбрук-стрит, где ж еще!
– Спасибо, что помогли.
Она стояла, смотрела, как он разворачивается и уезжает. Он помахал ей, но она не ответила. Маленький проулок, достаточно широкий, чтобы могла проехать машина, действительно обнаружился на Тилбрук-стрит. Он оставил машину и пошел вдоль канавы, выложенной базальтом, все время поглядывая налево, где должна была находиться задняя дверь в здание.
Дверь, обитая подгнившими снизу деревянными планками, находилась рядом с ржавыми стальными воротами гаража. Замок был самый обыкновенный, цилиндрический, ручку давно отодрали. Он уперся в дверь ладонями и осторожно надавил. Дверь не подалась. Тогда он подергал правую стойку ворот, и она лишь чуть-чуть пошевелилась.
Ничего не поделаешь, надо было стучать. Он постучал, кликнул хозяина, постучал снова. Обернулся, окинул взглядом проулок, подошел к воротам, уперся спиной в столб, поставил ногу на другой столб и налег на дверь.
Неожиданно она распахнулась, и он почти ввалился во двор.
Незаконное вторжение, без ордера.
От ворот вглубь вел замусоренный проход длиной четыре-пять метров, обрамленный с обеих сторон кирпичными стенами. Кэшин прошел до конца и оказался в бетонированном дворике – прямоугольнике у кирпичной стены, прорезанной лишь тремя маленькими окнами и дверью. Слева болтались пустые бельевые веревки.
Он подошел к двери, встал на ступеньку и стукнул три раза – каждый раз сильнее предыдущего, так что заболели костяшки пальцев.
Подергал круглую дверную ручку. Дверь запиралась на такой же цилиндрический замок, только поновее.
Ладно, ручка – это еще можно объяснить. Но входить в здание без ордера – совсем другое дело. Надо бы позвонить Виллани, объяснить ему, почему он здесь оказался и что собирается делать.
Он осмотрел дверь. За свой долгий век она порядком рассохлась и уже неплотно входила в косяк. Когда в старую дверь врезают новый замок, он потом разрабатывается долго, иногда не один год. Здесь было не так. Он нагнулся и осмотрел язычок замка.