Рассказы о Розе. Side A

Каллен Никки

– Какой ты милый, Дэмьен, ты всего лишь боишься того, что думаешь о ком-то плохо – вот и весь твой грех – ты любишь всех людей… Если это тот Тео, про которого я знаю – Теодор Адорно – то ему готово назначение – «камень во главе угла» – просто ему еще не позвонили. Оставь это, у него своя история. Тебе это поможет перестать переживать и предаться всем сердцем библиотеке и кулинарным прогулкам по Асвилю?

Дэмьен шел по улице и улыбался – он плохо думал о Тео – и это грех – Тео хороший. Он спросил у всех ларьков с открытками «Дорожные рисунки» и собрал восемь. На всех были нарисованы разные европейские города – не центральные – а скорее, локально знаменитые, как Асвиль – и была открытка с Нотернборо, с Университетом! С лавочками внутреннего двора возле философского факультета; Дэмьен купил марку с еще одним Собором и кинул открытку в ящик – вот Тео обрадуется – и Дэмьен здесь так рад за Тео – и в мире должно пошатнуться сегодня что-то от такого количества радости – война закончится где-нибудь или бездомное животное обретет дом…

Первое, что увидел в Соборе Тео – распятие – его уже повесили – над алтарем – день был пасмурный, и в Соборе горел свет – множеством лампочек-свечей на исполинских

черных обручах на цепях – и к распятию уже смонтировали подсветку – оно было как огромная звезда – рождение сверхновой – чистое, легкое, зимнее – будто Иисуса нашли в горах, и он вот-вот оттает от этих огней, проснется – смотреть на него было потрясением; в Соборе на лавках сидели уже люди – и много – почти не было свободных мест – и все тоже смотрели на распятие, шептались: много туристов, много молодых – в джинсах, куртках разноцветных, широких пальто из секонд-хэндов, опоздавшие на вчерашнюю пресс-конференцию журналисты; заиграл орган – ничего особенного – обычные рядовые гимны – никакой Metallica; все встали; служил отец Валери, которого Дэмьен еще не видел – пожилой невысокий мужчина; с мощным неожиданно голосом, глубоким, поставленным, – а, он же руководитель хора, вспомнил Дэмьен – и, видно, он сам пел в хоре всю жизнь, красивый голос – темно-коричневый – подумал Дэмьен – горький шоколад, твид на осенний костюм, – его было слышно в каждом уголке; он поблагодарил всех, кто пришел в этот будний день на утреннюю мессу; и семью скульптора – Эрди-Валенсио – из латиноамериканского сериала фамилия, подумал Дэмьен – старые аристократы, сын которых влюбился в горничную, а она их родная дочь на самом деле, они ее маленькой потеряли в пожаре, когда отдыхали на островах, загорелась гостиница, они думали, она погибла, но ее спас управляющий гостиницы, гостиница сгорела, но он переехал в столицу, открыл агентство по уборке частных домов, и вот теперь она работает у них горничной, а их сын – приемный – они его потом секретно усыновили – из семьи со страшным прошлым, отец убил мать в приступе пьяной ярости – они увидели репортаж по телевизору, мальчик стоял и плакал, и никто ему даже пледа не дал на плечи, и они поехали и забрали его из приюта – что-то такое запутанное – за такой дар Собору – отец Валери сделал паузу и посмотрел наверх, и люди тоже – еще раз – а потом вернулся к проповеди – к теме «Внимание к близким» – проповедь у него была небольшая, хорошая, о каком-то конкретном случае из его священнического опыта – однажды к нему пришел мальчик и сказал, что его родители жестоко с ним обращаются, бьют, лишают еды за любой проступок, а им может оказаться что угодно – сегодня одно, завтра другое; отец Валери решил узнать, что же из рассказа мальчика правда, а что нет – познакомился с семьей, семья эмигрантов, католики, но здесь они не ходили в церковь, в Асвиле, не было времени найти приход, они открыли кафе, дело своей жизни, и работали почти круглые сутки – у них была булочная в хорошем районе, рядом со школой, и дети, идя рано утром в школу, скупали всю выпечку по дороге, так что всю ночь на ногах – тесто, печи; отцу Валери показалось, что о жестоком обращении здесь не может быть и речи, скорее, все очень устают и орут друг на друга, и работа – все члены семь должны работать – а мальчик этого не хотел, они не работали так в своей родной стране, там он просто был ребенком – ходил в школу, играл во дворе – а теперь вот – булочная, мука везде, горячее масло; отец Валери пригласил всех в церковь, и вся семья начала ходить; и он, наконец, оказалось, что так и есть, как и думал отец Валери – мальчик отлынивал от работы в булочной, а родители пытались его хоть как-то заставить, им нужны были рабочие руки; отец Валери поговорил с мальчиком, но тот так и не понял – он не хотел этой булочной, не хотел переезжать… Родители отправили сына к бабушке и дедушке обратно, на родину, потому что они тоже устали – они не были жестокими, но не нашли другого языка с сыном – «он открыл им их темные стороны» – сказал отец Валери, и Дэмьен улыбнулся – хороший был рассказ – и отец Валери был хорошим человеком, команда Собора – эксцентричный красивый настоятель, монах-секретарь-киллер, два викария – пожилой композитор и медбрат с даром утешения людей, и теперь он – библиотекарь-душка – можно сериал снимать; и опять напомнил ему Тео – у Тео в доме родителей была булочная, и вся их квартира пахла яблоками с корицей, и этот запах будто бы въелся в кожу, волосы Тео, в одежду, он бессознательно туалетную воду выбирал с запахом печеных яблок, корицей, мускатным орехом, ванилью…

– Здравствуйте, я Дэмьен Оуэн, ваш библиотекарь, мне для книг и бумаг нужны коробки, много коробок, и отец Дэмьен обещал, что Вы мне дадите приходскую «Визу», и я с ней поеду в «Икею».

– Да, карта у меня, потому что все остальные растратчики, а я жмот, – улыбнулся отец Валери; он был седой, с черными бровями, впалыми щеками, носом с горбинкой – испанское такое лицо, с картин Веласкеса – узкое, живое, романтичное – очень красивыми руками, пресловутыми музыкальными пальцами, сильными, как старые деревья, каждая косточка, каждая мышца – будто идеальный механизм, красивый мощный самолет, – сейчас придут отец Амеди и Маттиас, сменят меня, и можем вместе съездить, я буду удерживать вас от ненужных трат.

– Договорились.

Они купили миллион вещей – несмотря на «это нам не нужно, и это… тоже… нет, всё-таки нужно… детям же куда-то надо карандаши складывать…» – и машину – у прихода был старенький «лэнд-круизер» свой, черный, и линкольн винтажный, лакированный, представительный, им управлял шофер, молодой веселый растатуированный парень, в темно-синей форме, шоферской фуражке, Эмиль Леон, протеже Маттиаса, бывший уголовник – взломщик, он смотрел за машинами, помогал с ремонтом по Собору, но они с отцом Валери решили взять «круизер», отец Валери хорошо, в общем, сам водил, – «ну, смотрите сами, – сказал Эмиль – всё в порядке, бак полный, багажник пустой» – забили доверху – и багажник, и заднее сиденье – и когда приехали, зашли в Собор со двора – вот здесь уже закрытые ворота, кодовый замок – загруженные выше головы – куда идти, Маттиас? – Маттиас взял часть у Дэмьена и сказал:

– Тебя там мадемуазель Кристен уже ждет.

– Во блин… А я весь мокрый…

– Нормальный. Мужчина в разгар работы. Очень сексуально. Возьми еще молоток для значительности.

Она сидела

на первой от алтаря лавке, с краю, в черной фетровой шляпке, маленькой, круглой, в таких девочки-школьницы бегают, английская, хипстерская, в кружевных черных перчатках, синей рубашке, приталенном черном жакете бархатном, и в клетчатых брюках – как обещала; клетчатых туфлях «мэри джейн» на невысоком каблуке – вся клетка синяя, с черным, зеленым; не накрашенная; и смотрела на распятие – «Мадемуазель Кристен?» – он покраснел – такая она была привлекательная немолодая леди, совсем девчонка, если б не лицо – она перевела взгляд на него, улыбнулась, сняла перчатку и протянула руку.

– Месье Оуэн… очень приятно. А я смотрю на хрустального Иисуса – прочитала вчера в газете – в Асвиле очень хорошая ежедневная газета, молодежь грузит рассылку на айподы, а мы все еще читаем ее по утрам, за завтраком, и по вечерам, за ужином, – и вот вчера был спецвыпуск к обеду – мне кажется, такое только во время войны последний раз было, я не лично помню, я не такая старая, не подумайте, я в архивах видела – когда немцы вошли в Париж… Очень красивая вещь. Думаю, что все ювелиры в городе срочно заказывают партии горного хрусталя и делают в промышленных масштабах копии на девчачьи шеи… Я по привычке принесла книгу – подождать, почитать, новую Джоан Харрис – но оно такое красивое, что я сидела и смотрела на него, кажется, я была под гипнозом – жаль, что никто рядом мне не сказал: «ты не будешь теперь есть после шести и выучишь итальянский»… О, Вы купили коробок. Я пришла помогать – абсолютно серьезно, не знакомиться. Командуйте.

– Ну… нужно взять коробки, отнести их наверх… – хорошая идея – использовать хрустальное распятие для массового погружения паствы в гипноз – идите и больше не грешите…

На помощь Маттиас еще вызвал нескольких подростков-прихожан; они пришли после школы, побросали портфели, рюкзаки в детском классе, оказалось, все знают мадемуазель Кристен – «что ты читаешь сейчас, Анри?» «исторические романы про Французскую революцию, нам в школе задали один, но я нашел много, не смог выбрать – читаю все подряд»; и работа пошла – документы, письма, дневники в одни коробки, открытки, картинки, рисунки – в другие, каталоги, журналы – в третьи, книги в четвертые; в итоге все сидели на полу, сортировали, зачитывали друг другу интересное, а мадемуазель Кристен всё записывала – по дороге они заехали еще в огромный канцелярский, за карандашами, ручками, бумагой для принтера, и Дэмьен купил несколько амбарных тетрадей; Дэмьен сразу объявил, что все открытки с Собором – ему – «Вы коллекционируете? надо посмотреть дома, у меня довольно много открыток с Собором за разные годы – если хотите, подарю; а Вы взамен угостите меня ужином» – сказала мадемуазель Кристен, Дэмьен покраснел – «хочу» – «договорились»; разрешил одному мальчику взять несколько старых марок с машинами – наконец, из комнат все вынесли; коробки стояли везде – в классах не хватило место, коридор занимать было нельзя, чтобы прошли рабочие, чтобы мебель вытаскивать, поэтому пожертвовали еще и музыкальном классом – там стояли рояль и виолончель, и несколько стульев, на окнах – красивые белые занавески с нотами, стены не оклеены обоями и не отштукатурены, но заклеены, завешаны нотами, афишами о выступлении хора Собора, портретами разных композиторов, фотографиями хора так, что стен было не видно вообще.

– Что теперь? – спросила мадемуазель Кристен; Дэмьен смотрел на пустые комнаты, полные мебели. – Вам обязательно нужен читальный зал… уютный такой… чтобы чай пить, организовать клуб читателей – могу подарить идею нашего – Анри в нем состоит как раз: рассказать о прочитанной на этой неделе или в этом месяце – кто как читает – не надо ни на кого давить – книге за минуту, не упоминая сюжета, чтобы всем захотелось ее прочитать – победитель получает денежный приз – у нас неплохие жертвователи в лице обычных посетителей библиотеки, я ставлю банку «Для читального клуба», а поскольку в нем много подростков, всем не жалко – в количестве нужной ему суммы на желанную книгу, которую он присмотрел в книжном магазине – а книжные меня знают и делают нам скидки, так что все счастливы.

– Я тоже подумал о читальном зале…

– Всю эту мебель нужно оставить, или часть можно выбросить?

– Я уже половину вчера выбросил… Осталось только хорошее. Правда. Там подкрасить, там обить… я люблю «Икею», конечно, но для книжного или библиотеки предпочту эти вещи – они все с историей, все разные… живые… не знаю, – он сел в одно из кресел, в стиле арт нуво, мягкое, с порванной только по краю обивкой, синей в золотистые пчелки, пузатые ножки, огромная изогнутая спинка, будто автор так и не придумал, хочет он сделать кресло или цветок. – С этим креслом можно разговаривать; оно само может книги писать… Ну, как? – развел руками из кресла. – Какое выбрать под самое главное кресло – кресло библиотекаря? Моей попе нравится это… простите…

Она улыбнулась на его улыбку – сначала он очень стеснялся её – а потом расслабился, осмелел, стал острить – красивый такой мальчик этот Дэмьен Оуэн, она не ожидала, что он будет так хорош вживую, фото она уже видела – не могла понять, как Бог может быть таким щедрым – дать всё сразу: красоту, ум, молодость и признание и смысл жизни… Она сказала это вслух – отцу Валери – он часто приходил в библиотеку, он любил всё подряд – космические оперы, старые английские детективы, детские книги про школьные приключения – они дружили с детства – жили по соседству; он стал священником, она так и не вышла замуж – вырастила дочку одна; напилась на одной студенческой вечеринке до потери сознания, она тогда была ого-го какая, гуляла напропалую, коллекционировала ретро-платья, проснулась в куче народа на кровати и поняла, что ее кто-то изнасиловал спящую, а через несколько недель поняла, что беременна, но аборт делать не стала – дико это как-то, страшно, пусть будет что будет – и когда Эмма спросила ее как-то в детском саду еще обиженно, почему у нее нет папы и кто он, кто ее папа, почему он не с ними, она действительно не знала, что сказать, а врать про летчиков – как-то низко; она сказала, что прекрасный незнакомец в плаще и маске подарил ей Эмму однажды ночью на балу как огромную ценность, ценнее всех корон и карет на свете, и теперь она за Эммой смотрит во все глаза, охраняет ее от опасности – от людей, которые ищут Эмму по всему свету, потерянную принцессу – да уж, про летчика вышло бы правдивее, но Эмму эта история больше чем удовлетворила, и уже взрослой Эмма вдруг напомнила ей про принцессу – мама, знаешь, а я до сих пор верю, что я принцесса, мне это очень помогает в жизни…