Расследует Максимилиан Хеллер

Ковен Анри

Герэн проводил меня по лестнице и показал комнату своего хозяина, от которой у него был ключ. Я положил свой фальшивый сверток на каминную полку.

«Ой! – сказал я, внезапно обернувшись, как будто вспомнив что-то, и стал рыться в карманах.– Вот письмо, которое ваш хозяин велел мне передать вам. Надлежит немедленно отправить его адресату. Нельзя терять ни минуты. Вам лучше идти быстрее, иначе месье Бреа-Ленуар будет очень расстроен».

Я толкнул его за плечи, и он бросился вниз по лестнице, шагая через ступеньку. Осмотрев комнату на случай, если мне придется бежать, я пришел к выводу, что это нельзя

будет сделать через окна. На них были решетки, так что этот путь спасения был отрезан. Затем я взял бумагу, которая служила оберткой и пакетом для фиктивной посылки, скомкал ее и бросил в огонь камина, затем лег под кровать, чтобы дождаться подходящего момента. Месье Бреа-Ленуар обычно ложился спать в девять часов. Я слышал, как он ругал Герэна за то, что тот осмелился проникнуть в его комнату. Слуга, заикаясь, повторял что-то про пакет и письмо. Но поскольку хозяин не отдавал никаких приказов относительно писем и посылок, он был очень зол на Герэна и поклялся, что уволит его на следующий день. Через час Бреа-Ленуар получил укол иглой, эффект от которого был подобен удару молнии. Когда он умер, я обыскал письменный стол, взломав его так, чтобы оставить очевидные следы. Я хотел, чтобы это выглядело как работа грабителя. В одном из секретных ящиков я нашел завещание, которое сразу же сжег. Затем я бросил несколько крупинок мышьяка в стакан, стоявший на столе, и вернулся обратно под кровать. Как видите, мой план был достаточно хитроумен. Вы знаете смятение, которое царило на следующее утро. Я незаметно выскользнул из-под кровати среди всей суматохи. Вокруг дома толпилось столько людей, что моего присутствия не заметили.

– Ваш отчет не совсем точен, – сказал я после того, как обвиняемый закончил описывать свои подвиги, – поэтому я позволю себе завершить его.

Буле-Руж выглядел удивленным и бросил на меня тревожный взгляд.

– Конечно, – продолжил я, – вы забыли упомянуть, что, боясь быть замеченным, вы пришли в дом ночью и вышли оттуда утром, но не через главный вход на улицу, а через небольшую дверь, соединяющую сад и улицу Вожирар. Вы шли по тропинке рядом с отелем «Ренард-Блю».

– Я сказал, что ничего не скрою, – мрачно ответил обвиняемый, – и ничего не упустил.

– Не считая имени одного из ваших сообщников, Пети-Пуаньяра, который поселил вас в своей гостинице, что позволило вам незаметно войти в резиденцию Бреа-Ленуар.

Бандит недоверчиво уставился на меня.

– Посмотрите сюда, – сказал я, показывая ему фрагмент письма, который мсье Проспер нашел за сундуком, – вы узнаете эти знаки?

– Вот ведь колдун! – воскликнул Буле-Руж, бледнея. – Кто дал вам эту бумагу? Я искал ее часами и был уверен, что сжег ее. Как вы узнали о Пети-Пуаньяра, и как удалось расшифровать послание?

– Даже самые сложные головоломки всегда можно решить, – ответил я, – по крайней мере, вы должны были принять меры предосторожности, изменив свои коды. Ключ к шифру был найден десять лет назад следователем, арестовавшим ваших сообщников по банде.

– Значит, судьба решительно против меня, – тихо пробормотал Буле-Руж, – я писал одному из сообщников, – продолжил он, обращаясь ко мне, как будто чувствовал необходимость оправдать свою ошибку, – но меня вынудили использовать старые коды. Кто-то постучал в дверь, когда я заканчивал письмо, и я забыл этот клочок бумаги. Я был уверен, что бросил его в огонь. Как вам удалось его найти?

Остальные

допросы только подтвердили все мои догадки и не выявили ничего, о чем бы вы уже не знали. Однако я должен добавить, что Ивонн умерла на следующий день после ареста Буле-Руж. Ее тайно похоронили у подножия одного из деревьев в самом дальнем углу сада.

Эпилог

На этом заканчивается история Максимилиана Хеллера.

Следующие страницы могут показаться малоинтересными для тех, кто искал в этой книге только забавное развлечение на несколько часов и кто чувствует, что исход этой правдивой истории в достаточной мере удовлетворил их любопытство.

Однако я подумал, что после того, как мы проследили поистине потрясающие достижения этого молодого человека, рисковавшего своей собственной жизнью в деле спасения головы невиновного, те из наших читателей, которые желали ему успеха в его опасной борьбе и аплодировали его триумфу, возможно, были бы счастливы узнать, что случилось потом с мизантропом Максимилианом.

Я постараюсь рассказать в двух словах.

Сразу по возвращении, месье Хеллер прислал мне записку, в которой сообщал, что он вернулся в Париж и просил меня приехать и повидаться с ним. Он отметил, что хотел бы поговорить со мной как можно скорее.

Я охотно откликнулся на его предложение. Через два часа после того, как получил письмо, я уже взбирался на шестой этаж дома на холме Сент-Рош, где на самом верху в мансарде жил философ.

Вечерело. Я застал Максимилиана Хеллера в том же положении, что и в ту знаменитую ночь, когда месяц назад нанес ему свой первый визит. Он сидел, откинувшись в кресле перед очагом, в котором лежали два еле тлеющих уголька. Позади него на столе горела свеча.

Для завершения сцены не хватало только кота. Несомненно, он воспользовался долгим отсутствием Максимилиана, чтобы найти более доброго хозяина и удобное жилье.

Моими первыми словами, естественно, были поздравления с замечательной храбростью, которую он проявил и чему представил такие убедительные доказательства, а также с удачным исходом его приключения.

Он почти не отвечал, произнося прерывисто только односложные слова, как если бы вспоминал о давно забытом деле, которое вызывало неприятные воспоминания. Меня не очень удивил такой странный прием, так как я хорошо знал причудливую натуру моего друга.

Я поинтересовался его здоровьем.

– Мне не становится лучше, – сказал он, слегка повернув голову, – по-прежнему лихорадка и бессонница.

Я взял свечу и поставил ее на каминную полку, чтобы лучше понаблюдать за поведением философа и понять состояние его здоровья.

Хочу отметить с удивлением и удовлетворением, что тридцать дней непрерывной усталости, сражений и эмоционального стресса, не только не усугубили его состояния, но, казалось, привели к изменениям в лучшую сторону. Его глаза стали более внимательными, а черты лица менее бледными и напряженными, чем в тот вечер, когда я впервые увидел его. Я не мог удержаться от этого замечания. Он покачал головой.

– Нет-нет, уверяю вас, – решительно ответил Максимилиан, – я чувствую себя не лучше, чем было месяц назад. Вы говорите это только для того, чтобы меня успокоить. Бесполезно, доктор. Я не питаю иллюзий и лучше всех знаю, насколько сильны мои страдания.

Я подумал про себя: «Вы можете сколько угодно протестовать, мой нелюдимый человеконенавистник. Я знаю, что вы возвращаетесь к жизни».

– Простите меня за беспокойство, доктор, – продолжил он, – я чувствовал себя слишком слабым, чтобы прийти к вам самому. И я предпочитаю, чтобы никто не знал, что я в Париже. Вот что я хотел у вас спросить, не могли бы вы как можно быстрее вернуть бумаги, которые я оставил вам перед отъездом? Я хотел бы их упорядочить.