Размышления русского боксёра в токийской академии Тамагава, 2

Афанасьев Семён

– Но вы можете сейчас сказать, есть ли у вас предварительные выводы?
– кажется, судья испытывает нетерпение.
– Я бы хотел принять предварительное решение по делу сейчас! Лишать свободы несовершеннолетнего даже на несколько суток не совсем правильно, если он этого не заслужил. С другой стороны, общественное обвинение усматривает социальную опасность в действиях конкретного субъекта. От этого тоже не отмахнёшься.

– Я воздержусь от объявления результатов нашего дознания до их подтверждения моим начальством, - вежливо отвечает Садатоши.
–

Ваша честь, мне кажется, мою службу сейчас пытаются втянуть во внутренние муниципальные дрязги, связанные с предстоящими выборами и не имеющие ничего общего с поисками справедливости.

– Поясните, - судья сухо роняет одно слово, при этом недовольно хмурясь.

– Я считаю, что опрос подозреваемого был сейчас произведен формально. Целью ставил не установление истины, а трактовку событий. Соответственно, его результаты не отражают фактического положения вещей.

– Асада Масахиро, есть ли у вас какая-либо информация, которую вы считаете важно довести до сведения суда?
– абсолютно спокойно судья переносит фокус внимания на подростка.

– А вопросы задавать можно? – тот одновременно отмахивается от склонившегося над его ухом юриста.

– В части, касающейся нашего дела, несомненно, - поощрительно кивает судья.

– А у нас сейчас цель - определить и установить справедливость? С точки зрения общественной морали? Или что-то иное? – кажется, белобрысый гайдзин вообще не обеспокоен происходящим.

– Этот суд, хотя и оперирует категориями морали, в решениях скорее опирается на законодательство.
– Судья без очков близоруко щурится, задумываясь вслух.

Видно, что то, как он всерьёз воспринял слова подростка, откровенно не нравится сотруднику прокуратуры. Тот досадливо морщится, изображая нетерпение и раздражение.

– Мои мотивы могут являться смягчающими обстоятельствами?
– уточняет белобрысый.

– В известной мере, - лаконично кивает судья.

– Вы здесь рассматриваете мою драку со спортсменами, как отдельный эпизод. В то время как она, увы, не является самостоятельной, и продолжает инициированный пострадавшими предыдущий конфликт.

Общественный обвинитель морщится ещё больше.

Инспектор девятого бюро с любопытством на лице забрасывает ногу на ногу.

Адвокат и Мивако напряжённо хмурятся.

– У меня есть подруга. Близкая. Над нами с ней шефствуют три девочки нашего класса, которые учатся на математическом отделении с самого начала. Мы перевелись в этот класс только на той неделе, - Асада-младший опирается локтями на барьер.
– Одну из этих девочек ваши так называемые пострадавшие выбросили с балкона третьего этажа. После неудачной попытки группового изнасилования. Так ситуация видится мне. Это случилось, пока меня рядом не было. Когда я появился, пошёл выяснять, что случилось. Драка – следствие

этого разговора.

– Голословные утверждения, - замечает общественный обвинитель. – Попытка выгородить себя. К тому же, насколько мне известно, заявление от так называемой пострадавшей девочки ещё не подано.

– Потому что её родители вместе с ней в реанимации, - абсолютно невежливо перебивает белобрысый. – Как только выйдут – будет вам и заявление, и ведро изюма к чаю…

Представитель прокуратуры мгновенно краснеет, но ничего не говорит.

Судья с любопытством смотрит на каждого из них по очереди.

– Я могу попросить вас пригласить свидетеля с моей стороны? Начальника образовательного процесса Академии Тамагава? Насколько я заметил, он тут, в здании.

Судья молча переводит взгляд на представителя общественного обвинения и вопросительно поднимает бровь.

– Две минуты, - кивает тот, извлекая смартфон.

***

– ... только такая запись. Подробности - на сервере управляющей компании. Я не специалист по протоколам и массивам данных, а защищенное хранилище, по законодательству, находится только у сертифицированного поставщика услуг.
– Юто Кавасима, давая пояснение судье, искоса поглядывает на своего ученика с нескрываемым превосходством.

– Хм... Подозреваемый Асада, - судья задумчиво вертит в руках свои очки.
– Я где-то восхищаюсь вашей объективностью в собственный адрес, но не могу не спросить: а для чего вы приглашали этого свидетеля?

– Тем более что я являюсь свидетелем обвинения, - внешне бесстрастно, неизвестно зачем, добавляет педагог.

– А-а-а, так я думал, что у нас с ним записи совпадают, - вроде бы искренне изумляется ученик.
– Это же неполная версия видеозаписи!.. Ваша честь, извините, у меня нет опыта в этих заседаниях. Я думал, что вы затребуете полную версию с этого блока камер! Который мы только что отсматривали.

– Увы. Я могу даже вам искренне посочувствовать, - спокойно отвечает судья.
– В свою очередь, чтобы не оставлять безответной вашу попытку объективности, скажу: территориальный суд наверняка примет во внимание ваше добровольное упоминание о случившемся.

– Не понял?
– продолжает добросовестно удивляться школьник.
– Вы же сами согласны, что запись неполная? Картинка совсем иная складывается, если смотреть полную. Как насчёт двести тринадцатой статьи? Суд не имеет права выносить решения до рассмотрения всех имеющихся свидетельств! Вы же только что мои конституционные права нарушили!

– У суда нет иных доступных материалов для анализа, - мягко отвечает чиновник.
– Я искренне сочувствую вам в сложившейся ситуации. Потому предлагаю: в суде следующей инстанции запросите экспертизу хранилища. Возможно, баг удастся ликвидировать и восстановить пробелы.