Размышления русского боксёра в токийской академии Тамагава, 2

Афанасьев Семён

– Все было именно так.
– Асада-младший теперь перебил полицейского.

– Стоп. Завязывай.
– Коротко обозначил правила приличия Хидэоми.
– Со мной ты так разговаривать не будешь. Я понимаю, что ты ни во что не ставишь своего учителя. Согласен, что представитель общественного обвинения тоже далёк от идеала. Но если ты еще хоть раз перебьешь меня, я найду способ тебе напомнить о разнице в возрасте!.. И социальном статусе.

– Упс... тысяча извинений, вы же старше!
– искренне спохватился белобрысый.
– Не со зла! По тупости! Инспектор,

но я что хотел сказать-то. Дело в том, что у меня есть запись...

– СТОП! Вот никаких деталей по теме, мне, здесь, и сейчас, - резко пресек ненужные повороты в беседе правоохранитель.
– Все это - на суде. Если нужно посоветоваться - звони своей мачехе, звони своему адвокату. Они вон, сзади в ста метрах едут. Пускай кто-то из них пересаживается в мою машину и тебя инструктирует.

– Даже если оба?
– уточнил пацан.

– Если вы потом от здания суда обратно на метро поедете - то и оба пусть садятся, без проблем, - фыркнул полицейский.
– В первую очередь, прибереги эти детали для того, чтобы я с тобой с чистой совестью мог общаться и дальше.

Инспектор не стал вдаваться в процессуальные тонкости и правила, регламентировавшие их общение в том числе сейчас. Формально, если пацан заявит об известном ему преступлении, это лишний геморрой для самого Садатоши. А делом, судя по всему, и так рано или поздно займутся.

Асада звонко залепил себе ладонью в лоб:

– Точно... Извините, что перебил опять. Итак. Первая опасность - это если мой одноклассник не оклемается. Бояться в этом случае надо даже не столько закона, сколько разных интересных вариантов развития событий. Я понял. А ещё какие опасности есть? Если вы действительно хотели меня о чём-то предупредить.

– Тут скорее желание определить свою позицию в твой адрес. Можешь на раз-два объяснить, что у вас там вообще произошло? Спрашиваю не просто так. Я тоже не в восторге от действий общественного обвинителя, соответственно, собираюсь реализовать собственное право на независимое расследование.

– Перед тем, как отвечу, могу спросить? Зачем вам всё это?
– неожиданно уперся на ровном месте учащийся.

– Просто выполняю свой долг, - искренне удивился представитель девятого бюро.
– Ну и, мне тогда в спортзале показалось, что ты очень неплохо отрываешься от своей социальной среды. В хорошем смысле этого слова. Считай, что я просто хочу быть объективным и непредвзятым. Если я буду искренне считать тебя правым, возможно, пригожусь на каком-то этапе.

– Без проблем. Эти дебилы зажали Икару на третьем этаже. Я не знаю, что они с ней собирались делать на самом деле, но на записи...

– ... Получается, тобой двигало желание отомстить за товарища, - подвел итог услышанному полицейский через две минуты.

– А определение нарушителя закона в тюрьму - это месть? Или компенсация справедливости?
– парировал белобрысый.
– И потом, вы абсолютно справедливо заметили, из какой я семьи. Бытие определяет сознание. Тут просто все вектора в одной точке совпали.

– Поясни?

–

Если бы я был всего лишь сыном своего отца, я бы не позволил обижать своих друзей безнаказанно. Тем более, сейчас перед выборами малейший чих не в ту сторону чреват потерями репутации.

– Хм, ещё же выборы, точно...

– Если бы я всего лишь был другом Икару, и носил другую фамилию, то и тогда я бы всё равно постарался дать им по голове. Даже если бы я не знал её близко, я бы попытался объяснить мудакам, что так в будущем делать нельзя. Ну как тут объяснить... Если вы увидите, что ваш сосед гадит на вашу дверь, станете вызвать полицию?

– Я и сам полиция, - Садатоши впечатлился образностью аналогии.

– Этого алкоголика будете сдавать в участок?
– продолжал наседать пацан.
– Или сами разберетесь для начала? Или вообще пройдете мимо - пусть и в следующий раз продолжает? Нет, ну а что, на первый же раз с рук сошло.
– Асада разгорячился благодаря своим собственным словам.

– Примерно так и говори судье...
– красноречиво покивал полицейский.
– Не стесняйся, будь самим собой. Не могу не спросить, повторно. Ты сейчас ведёшь себя так, как будто действительно не опасаешься развития событий. Ты что, не понимаешь, что у Нагано возможности не хуже ваших?

– А почему это вас беспокоит?
– мгновенно насторожился белобрысый.

– Затем, что я был тем человеком, которые выпускал из тюряги твоего отца. Буквально совсем недавно. Не я один - но и я тоже. И если, в отместку за тебя, люди вашей Семьи начнут пытаться свести счёты, мне такие приключения в зоне моей ответственности совсем не нужны. Считай, что я опять занимаюсь профилактикой.

Полицейский не стал упоминать, что из детских конфликтов, в которых участвовали дети семей якудза, иногда разгорались воистину причудливые пожары массовых беспорядков.

– Если я правильно понимаю ситуацию, максимум который мне грозит - тюрьма.
– Равнодушно передернул плечом школьник.

– А этого мало?
– искренне поразился Садатоши.

– Скажем, я бывал в ситуациях, когда моя личное свобода была надолго ограничена. Территорию покидать нельзя, очень строгий режим дня, минимум личного времени. Достаточно серьезный перечень задач и обязанностей. Серьёзные ограничения в питании и лишней еды взять негде. В общем, от той тюрьмы, которую я видел по сети, отличается крайне незначительно.

– И сколько времени ты провел таким образом?
– Садатоши сообразил, что эти приключения имели место на исторической родине пацана.

Кроме прочего, ему стало просто любопытно. Да и информацию в такие моменты надо вытаскивать по максимуму.

– Несколько лет.

Сотрудник девятого бюро промолчал.

Видимо, на исторической родине мальчишки происходит и впрямь что-то дикое. Инспектор хорошо помнил, что белобрысого усыновили в двенадцать или в тринадцать лет. Соответственно, эти свои несколько лет он успел отмотать до этого возраста.