Разные годы
Шрифт:
Об этих людях, проживших девять месяцев на дрейфующей льдине в Центральном полярном бассейне, уже много рассказано в советской и иностранной печати. Человечество отдало должное четырем героям-зимовщикам — Ивану Папанину, Эрнсту Кренкелю, Петру Ширшову и Евгению Федорову: во всем мире с восхищением говорят о них. Мне пришлось наблюдать у берегов Норвегии и Дании, как толпы журналистов и нежурналистов часами дожидались в портах, чтобы хоть издали увидеть четырех советских героев.
Мне бы хотелось еще рассказать не об общепризнанном мужестве жителей станции «Северный полюс», а об их журналистских делах. Хотя
Во время плавания на ледоколе «Ермак» Папанин передал мне и корреспонденту «Правды» на ледоколе «Ермак» Л. Хвату, с которым мы писали корреспонденции в газету на этом последнем этапе пути в Москву, свои дневники. Это пять объемистых, исписанных мелким почерком тетрадей. Они отражают всю жизнь станции «Северный полюс». Папанин впервые пишет дневник, но когда читаешь записи начальника дрейфующей зимовки, порой кажется, что они написаны рукой опытного человека.
Иван Дмитриевич Папанин — человек с большой природной сметкой. Его талант организатора и полярника наиболее полно проявился за последний год, когда Папанин готовился к экспедиции на Северный полюс и жил на льдине. Дневник Папанина подробно знакомит нас со всеми деталями жизни на станции «Северный полюс». Иван Дмитриевич точно и тщательно, порой сухим, протокольным языком, записывает все события дня. Он пишет не только о себе и своих переживаниях, но и о том, что сделал в течение суток каждый зимовщик. Он с удивительным прилежанием описывает трудовые будни Кренкеля, Ширшова и Федорова. Он не забывает записать, что Кренкель ушел отдыхать и в течение пятнадцати минут не мог заснуть… Федоров ночью проснулся, потому что с крыши палатки потекли капли. Папанин посвящает этому две страницы в своем дневнике.
На фоне всей жизни зимовки этот факт, может быть, не так уж значителен, но Папанин как тонкий наблюдатель пишет об этом подробно.
Об Эрнсте Кренкеле можно говорить как о талантливом журналисте. Это прежде всего человек большого литературного вкуса. Его статьи, очерки, фельетоны, которые печатались в «Правде», обычно шли в газету без единой поправки. Он и сам пишет без помарок, обдумывая каждое слово, произнося фразу вслух, словно он творит музыку, а не очерк.
Мне приходилось наблюдать, как Кренкель писал свою статью «Мои радиокорреспонденты». Это было в каюте боцмана на «Ермаке». Кренкель пришел туда во время сильной качки. Долго стоял у иллюминатора и думал. Потом попросил бумагу, и мы оставили его. Часа через два он вышел с готовой статьей, написанной остроумным и свежим языком.
Кренкель пишет хорошо, умно. В своем дневнике он записал много мыслей, возникавших у него. Кренкель пишет целые исследования о холоде: как он влияет на жизнь человека, как он мешал работать на льдине. С подлинным лиризмом и теплотой говорит он о Родине, о своей семье, о детях — обо всем, что составляет жизнь советского человека.
Когда ледокольный пароход «Таймыр» подошел к льдине и мы все пешком пошли по торосам к станции «Северный полюс», у каждого из нас, журналистов, была тайная мысль: обязательно передать со льдины небольшую корреспонденцию в Москву. К сожалению, этому не суждено было осуществиться: Кренкель сказал, что передавать корреспонденции у него нет сил.
Писать корреспонденции зимовщикам приходилось после дневного труда. Вечером (если вообще можно говорить о дне и вечере
Евгений Федоров и Петр Ширшов, несмотря на всю свою занятость непрерывными научными наблюдениям», находили время для систематического корреспондирования в «Известия» и «Комсомольскую правду».
Научным работникам приходилось проводить свои наблюдения по гидрологии, гидробиологии, земному магнетизму, атмосферному электричеству в любую погоду, во всякое время дня и ночи. Ширшов уходил в гидрологическую палатку и работал там двое суток без сна и отдыха. Федоров забирался в свою ледяную обсерваторию на трое суток. Начальнику станции приходилось напоминать им о том, что надо пообедать или поужинать. И несмотря на эту чрезвычайную занятость и огромное увлечение научными работами, Ширшов и Федоров, возвратившись в палатку, начинали писать. Они не ограничивались научными исследованиями или записями о результатах научных наблюдений. Их корреспонденции изобилуют бытовыми деталями, их статьи посвящены самым различным событиям зимовки.
Как все сильные люди, они относились к трудностям, тревогам и волнениям немного иронически. Это очень ярко проявилось в их статьях и корреспонденциях, особенно в очерках Эрнста Кренкеля.
Я рассказал об этом, чтобы подчеркнуть, с каким чувством ответственности, с какой тщательностью обрабатывали свои корреспонденции и статьи люди, жившие на льдине, в палатках, в трудных и опасных условиях. Когда в аккумуляторах не хватало энергии и на льдине господствовал штиль, Папанин оборудовал так называемый солдат-мотор. Это велосипедный двигатель, который в штилевые дни заменял ветряк. Но для того чтобы передать большую корреспонденцию в газету, автор должен был в течение трех часов непрерывно руками и ногами вращать этот мотор. Зимовщики, помня о том, что их работой интересуется весь советский народ, по очереди крутили свой мотор.
Весь путь от Ленинграда до Москвы — в специальном поезде — четыре полярных исследователя, четыре героя, четыре зимовщика проехали по дороге «цветов, митингов, речей и восторгов», как заметил Кренкель.
И когда поезд подошел к Москве, Папанин больше себе, чем нам, сказал:
— Ну, теперь — дома!
Итак, они высадились на дрейфующей льдине, на Северном полюсе в 11 часов утра 21 мая 1937 года, а покинули обломок льдины — 19 февраля 1938 года.
На этом закончилась одна из прекрасных страниц полярной одиссеи советского народа.
Северный полюс — Москва,
1938, февраль
ЛЕДОВЫЙ ПОХОД
С ЗАПАДА НА ВОСТОК
Прошел год, и я снова с Папаниным. На этот раз я отправляюсь с ним в ледовый поход по Северному морскому пути — от Мурманска до бухты Провидения, через весь Северный Ледовитый океан. За одну навигацию — с запада на восток и обратно — с востока на запад.