Разомкнутый круг
Шрифт:
– А еще у барона фон Швейделя сбежал крепостной парикмахер, – отбросив рассуждения о столе, сказал он.
– Это который такой Швейдель? – заинтересовался Александр.
– Он недавно стал вашим подданным… Саксонец. От Наполеона бежал.
– Он, значит, от Наполеона – а лакей от него?! – засмеялся император, и его тут же поддержал Аракчеев, хотя не видел причины для смеха.
Дождавшись, когда император отсмеялся и вытер белоснежным платком глаза, скрипучим голосом произнес:
– Осмелюсь доложить, ваше величество, что сие есть самый злостный
– Конечно, конечно! Алексей Андреевич… Велите от моего имени полицмейстеру поймать и строго наказать крепостного… А с чего он убежал?
– Ну-у-с… ежели разобраться, ваше величество, этот немец сам порядочная свинья! – Помявшись и видя удивленные глаза императора, продолжил: – Барон лыс как…– хотел сказать «женская коленка», но, взглянув на лысеющего императора, не осмелился, – хрустальный шар, а цирюльник ловко скрывал…– собрался сказать «немецкую плешь», но, взглянув на Александра, опять передумал, – благородную лысину под париком… Что являлось страшной тайной, о которой знали лишь цирюльник барона фон Швейделя…
– …И вы, граф! – перебил рассказ Александр и улыбнулся.
– …Поэтому слугу он держал в сыром подвале, – кивнул головой Аракчеев на слова царя, – чтоб не дай бог кто не узнал… особливо дамы! А теперь лакей сбег!.. Барон лежит больной и стонет, держась за… – вместо «лысину» произнес «голову».
– Непременно следует крепостное право отменить! – сквозь смех произнес Александр. – Сперанский того же мнения…
– Вероятно, вы шутить изволите, ваше величество! – вздрогнул Аракчеев. – Ведь это смерть для государства!
– Скажете тоже, Алексей Андреевич. В других же странах живут?
– Другие страны нам и в подметки не годятся! Всему свое время!.. А сейчас мужик доволен. Государство процветает… Зачем же страну тревожить? – пристально взглянул на императора.
– Шучу! Шучу, мой любезный Алексей Андреевич, – устав ходить, император уселся в кресло.
Аракчеев, видя, что государь устал от городских новостей, решил перевести разговор на другую любимую царем тему.
– Ваше величество! Я всю ночь не спал и думал… может, следует ввести на мундире вместо пяти пуговиц семь?
– Семь? – с удовольствием переспросил император. – Алексей Андреевич, дорогой! Не в службу, а в дружбу… вели кликнуть к нам солдата!
Опять поскользнувшись на паркете и насмешив этим своего государя, граф кинулся выполнять повеление.
Когда всемогущий придворный выбежал из кабинета, Рубанов расслабленно дремал в кресле неподалеку от высокой резной двери, вытянув ноги в белых лосинах и воткнув шпоры в паркет. Он мечтал о Мари, забыв про служебные дела.
– Офицер! – на низких нотах зарычал Аракчеев.
Раскрыв глаза, Максим попытался встать, но сразу у него не получилось – слишком глубоко вогнал шпоры в дерево. Наконец, вытянувшись во фрунт, доложил:
– Начальник караула командир третьего взвода второго эскадрона лейб-гвардии Конного полка поручик Рубанов. –
Аракчееву понравилась точность доклада: «А ведь мог бы просто сказать – начальник караула поручик Рубанов, – подумал он. – Надо предложить государю внести изменения в устав».
– Надеюсь, вы не скучаете, господин поручик? – все равно не сумел он удержаться от ехидства.
«Верно, оттого, что слишком смело глядит!» – оправдал себя граф.
– Никак нет, Ваше высокопревосходительство, – с чистой совестью соврал Рубанов, отметив, как выпучил глазки и раздул ноздри стоявший на посту Шалфеев.
– Тогда быстро найдите и приведите к государю пехотного солдата. Выполняйте, поручик! – внимательно глядел он вслед, пока Рубанов бегом не скрылся в другой зале. Затем резко повернулся к Шалфееву и грозно оглядел его, ища, к чему бы придраться.
На гвардейце все было по форме.
– Ладно! – расстроенно буркнул граф и прошел в кабинет.
Пробежав одну залу, Максим никого не обнаружил и, придерживая палаш и гремя шпорами, заспешил дальше на чей-то голос в соседнем помещении.
Влетев туда, к своему разочарованию, наткнулся лишь на пьяного печника, обнявшего теплые бока круглой выпуклой печки и жалующегося ей на какого-то гоф-фурьера Хфедора. «Клавдя-а!» – услышал Максим вопль души, пробегая мимо. «Мне бы его заботы! – даже не улыбнулся Рубанов. – Видно, думает, что жена…» – И тут ему дико повезло – прямо на него двигалась ничего не подозревающая жертва. Рядом с унтером вразвалку шел не нужный Максиму маленький пузатый ламповщик, и приятели что-то оживленно обсуждали, жизнерадостно размахивая вместительными узелками. Заметив офицера, семеновский унтер вытянулся во фрунт, уронив узелок, который тут же подобрал ламповщик и спрятал за спину.
Унтер на своей шкуре испытал, коли офицер солдату улыбается – жди беды… Это так же верно, как ежели дорогу перебежит заяц, черная кошка или столкнешься с попом.
«А-а-а! Точно! – содрогнувшись, вспомнил он. – Когда с кумом от меня вышли, навстречу отец Епифан попался… да еще похмельный, да матерно лающийся и, в придачу, с подбитым глазом… Тут с порядочным, тверезым попом повстречаешься – не повезет… А с этаким?!»
– Господин унтер-офицер! – строго произнес Рубанов, ликуя в душе: трезвый и не первогодок. – Прошу следовать за мной…
На стук открыл Аракчеев – камердинеры мешали им.
– Ваше величество, солдатика привели, – обрадовался граф.
– Скорее давай его сюда, – раскрыв шкаф с аккуратно разложенными по полкам образцами щеток для усов и сапог, огромным количеством воинских ремней, пряжек и другой солдатской амуниции, Александр достал два мелка и в раздумье остановился перед солдатом.
Семеновский унтер изо всей силы ел глазами высшее начальство, моля Бога лишь об одном – в целости и сохранности вернуться в родной полк. «Ну, отец Епифан! – думал он. – На том свете чертям придется с тобой потрудиться… ни один котел им загадишь…» – жалел он чертей.