Разомкнутый круг
Шрифт:
– Да! Жаль Акима, славный был рубака и к тому же гусар!
Оркестр заиграл мазурку.
– Разрешите, сударыня!– галантно поклонился Мари Рубанов и, взяв ее под руку, тут же повернулся к Ромашову. – Господин генерал, разрешите пригласить вашу дочь?
«Прыток! Весьма прыток и, кажется, умен и вежлив. Знакомства какие – Голицыны, Оболенские в друзьях ходят, генералы за своего принимают, даже этот дурак- полковник с ним подружился».
– Разрешаю! – милостиво кивнул он. – Молодежь и ездит сюда для
«Шустрый мальчишка! – Вполне еще сносно танцевал Ромашов. – Не успел из облезлой Рубановки вылезти, а уже свой в высшем свете… кавалер и гвардейский поручик… порхает на балах и часто видит в Зимнем царя… Я в его годы не смел и мечтать об этом, – косился на дочь и Рубанова генерал. – Ишь как Машеньку развеселил… Что за вздор, интересно, несет, коли она так смеется? – занервничал Владимир Платонович. – А мать его, значит, оставила мирскую суету… жаль, пылкая была женщина», – вздохнул он и стал шептать партнерше любезности.
Рубанов чувствовал необычайную легкость в теле и подъем духа. Он грациозно и ловко вел даму, чуть касаясь ее, и наслаждался капризной прядью, щекочущей шею, и мягким светом зеленых глаз. Он упивался танцем, музыкой и ощущением бесконечной радости от близости своей мечты… И – о Боже! Она улыбалась ему, говорила с ним, и ладонь ее касалась его руки. Он ощущал ее дыхание, гибкий стан и тонкий аромат духов… И это не сон! А может, сон?..
Рубанов сладко зажмурился, прекратив кружение люстр, лиц и стен, и тут же раскрыл глаза, чтобы снова увидеть Ее.
«Господи! Если есть на свете счастье… – думал он, – то я познал его! Прекраснее, наверное, ничего не будет!..»
– Мари! – прошептал он.
– Что?.
А ему просто приятно было произнести ее имя. Ощутить его на своем языке, отведать вкус этого слова… Оно жило в нем, вдохновляло его и делало сильным и счастливым.
– Мари! – опять прошептал он, а может, произнес ее имя мысленно…
Это было приятно, словно поцелуй на губах.
– Не слышу! – смеялась она. – Говорите громче.
На миг глаза их встретились, и он утонул в ее взгляде, чувствуя, что пожелай она сейчас звезду, он сорвет ее с неба, пусть от этого гибнут миры и рушатся галактики… Что ему до какого-то там мироздания, ежели ей захотелось звезду…
Но, к сожалению, после танца она пожелала лишь воды. Отняв у перепуганного лакея поднос с лимонадом, он устремился к ней, заметив краем глаза загнанного в угол Оболенского и графинь Страйковских возле него.
«Не может всем на свете быть хорошо!» – философски отметил Рубанов, наливая в стакан лимонад и протягивая Мари.
– Куда вы столько?! – смеялась она. – Я собираюсь пить, а не тушить пожар.
Блаженно улыбаясь, Максим допил воду, касаясь стакана
Неожиданно они почувствовали какую-то смутную неловкость, волной накатившую на них и заставившую отодвинуться друг от друга к подлокотникам дивана.
Максим мучительно искал что сказать… все слова казались наивными, пустыми и глупыми в сравнении с тем чувством, которое он ощущал к этой невысокой, хрупкой девушке.
–А вон мой пап`a, – произнесла она, вглядываясь в зал.
– Я был в вашем парке в прошлом году…– будто выискивая ее пап`a среди танцующих, сказал Рубанов и повернулся к ней.
– Да-а?! – чему-то обрадовалась она, в свою очередь поворачиваясь к нему и обволакивая своим взглядом и улыбкой.
«Ой! Когда я привыкну к ее глазам?.. – чувствуя, как краснеют щеки, подумал Максим. – Словно мальчишка пятнадцатилетний смущаюсь».
–…Деревья как раз сбрасывали лист… под ногами шуршит… приятно так… я детство вспомнил… и вас в нем… – путаясь в словах, сумбурно заговорил он.
– И что вы вспомнили? – заинтересовалась она, чуть придвигаясь – не на весь же зал кричать.
Он тоже чуть придвинулся к Мари, чувствуя, как проходит неловкость.
– Вспомнил маленькую девочку, – улыбнулся краешком рта, – с прекрасными глазами…
– Скажете тоже! – с удовольствием произнесла она, опять краснея.
– А потом эта девочка поцеловала меня… вот сюда! – показал на щеку.
– Этого не было! Стыдно неправду говорить, – укоризненно прошептала Мари, еще сильнее покраснев и потупившись.
– …И подарила золотой крестик, который с тех пор ношу на груди, – приложил руку к вицмундиру.
– Боже мой! Неужели это правда? – откинулась она на мягкую спинку дивана, случайно при этом задев туфелькой ногу Рубанова.
Взрывная волна пронеслась по его телу, постепенно поднимаясь к сердцу и заставляя его биться с бешеной скоростью.
– Истинная правда! – дрогнувшим голосом пылко воскликнул он.
– Тише! – приложила она палец к губам. – Вполне вероятно, что вы все выдумали, дабы позлить меня!
– Ничего я не выдумал, – оглянувшись по сторонам, быстро расстегнул пуговицу и показал ей крестик.
– Простите, что отрываю вас от душеспасительной беседы на божественные темы… – откуда-то сбоку возник Нарышкин, держа под руку Софью.
При этих словах та ехидненько поджала губки и прищурилась.
«Делать, что ли, нечего? – возмутился в душе Рубанов. – О кирасе, видимо, подзабыл…»