Разомкнутый круг
Шрифт:
Де Сентонж ходил с каменным лицом и даже не соблаговолял дать совет:
– Выкручивайтесь сами, месье, – пожимал он плечами, – а главное, побольше думайте… Завтра пятница, и она обязательно нанесет визит мадам Изабелле. Единственное, что могу сказать вам, поменьше общайтесь с Беатрис на глазах у Анжелы. Теперь это лишнее.
Столкнувшись на приеме с Анжелой, Максим поразился ее бледному лицу и потухшим глазам.
Де Бомон чуть не кувыркался перед ней, но она не улыбалась и была печальна. Забившись в полутемный угол, загнанным зверьком глядела оттуда на людей, и
Ради спокойствия Анжелы маркиз был готов на любые жертвы, поэтому не стал перечить и ушел.
Не думая, видит кто или нет, – скорее всего, кто-то непременно увидел – Максим упал на колени перед Анжелой, взял ее руки в свои и, прошептав: «Я вас люблю!» – прижался к ним лицом.
Мадемуазель д’Ирсон вначале замерла, сжавшись в кресле, а затем, тоже прошептав: «Ну за что вы меня мучаете?» – горько заплакала, достав из-за манжета платья носовой платок.
Максим целовал ее руки и не поднимался с колен до тех пор, пока она не коснулась мокрыми распухшими губами его лба и не сделала попытку поднять его за плечи. Тогда он сел в соседнее кресло, предварительно промокнув ее глаза своим платком.
К несказанному горю де Бомона, Рубанов проводил ее в этот вечер домой, и они долго не могли расстаться, находя все новые темы для разговора.
В конце октября осень одумалась и обильно плакала над Парижем.
Рубанов, чтобы купить цветы перед свиданием с Анжелой, отпустил фиакр неподалеку от ее дома и тут же был наказан за легкомыслие капризной осенью.
Насквозь промокший, ступил он в знакомую гостиную и, оставляя влажные следы на паркете, зашлепал к камину.
К его огорчению, цветочная лавка оказалась закрытой, и он пришел с пустыми руками.
– Месье! – воскликнула Анжела. – Вы похожи на водяного. Быстро раздевайтесь, чтоб не простудиться, а я тем временем принесу вам халат моего пап`a. Они с маман уехали на три дня к родственникам, – повернулась, собираясь уходить, но Максим задержал ее, нежно взяв за руку.
– Анжела, не уходите! – положил другую руку на ее плечо и сдавил его. – Не уходите… – еще раз повторил дрогнувшим голосом, отпуская ее и замерев взглядом на мокрых пятнах, оставленных им на ее платье.
Повернув лицо к Рубанову, она попыталась вложить безразличие в горделивую улыбку, догадываясь и пытаясь скрыть радость от слов, которые сейчас услышит.
– Я люблю вас, – сказал он просто, будто сообщил, что осень и идет дождь.
Она даже несколько разочаровалась, потому как ожидала, что он снова упадет на колени.
Думая, что Анжела не расслышала, он опять положил руки ей на плечи и, приблизив губы к ее лицу, прошептал:
– Я вас люблю!..
Она закрыла глаза и потянулась к нему, ощутив вначале на щеке, а затем на губах его холодные губы. Впрочем, через секунду они стали раскаленными и жгли ее кожу, заставляя
Она обхватила его шею руками и прижалась к груди, чувствуя, как становится влажным платье, а он опять поцеловал ее губы, и она ощутила крылья, выросшие вместо рук.
И эти крылья, взлетая и опускаясь, ласкали его голову, плечи, спину… И ей показалось, что она взмыла вверх, в голубое небо, и дыхание ее замерло от той высоты, на которой она оказалась.
– Я люблю вас! – услышала в третий раз и задрожала то ли от холода, то ли от счастья…
А его руки искали застежки и, не найдя их, рванули платье до самого пояса. Она даже не успела подумать, хорошо это или плохо, как лопнули шнурки корсета и сначала руки, а затем губы коснулись ее груди. Она тихо охнула, но тут же, застеснявшись, прервала стон.
Затем его руки, словно пушинку, подняли ее и увлекли на кровать черного дерева с резными ножками в форме обвившихся золотых змей. Оборвав балдахин, он осторожно уложил ее на бледно-розовое покрывало и почти без усилий разорвал платье дальше, и оно раскинулось под ней с обеих сторон. Разорванный корсет, отделанный кружевами, взлетел словно птица и упал на пол. Беленькие кружевные панталончики он пожалел и не спеша стянул с бедер, подумав про себя, что был недалек от истины, делая недавно умозаключение насчет зонта.
«Главное, не спешить…» – решил он и с наслаждением стал ласкать сначала одну грудь, затем другую, постепенно все ниже и ниже…
К его удивлению, Анжела затихла и не двигалась, лишь иногда тихо стонала, закрыв глаза и не реагируя на поцелуи. Руки ее раскинулись вдоль тела и не отвечали на ласки. Лицо покрылось капельками пота, словно это она только что попала под дождь.
«И эта уже не девушка!» – расслабляясь, подумал Максим, разочарованно замирая рядом с ней на обрывках платья.
На секунду ему показалось, что услышал издевку в ядовитом шипении золоченых змей. Нехотя он погладил ее грудь и, подняв голову, залюбовался фигурой, шелковистой кожей и прекрасным лицом. И вдруг новое желание бросило его к женщине.
В смущении и разочаровании покинул он дом д’Ирсонов.
«Скорее всего, я ей безразличен, коли в постели она так холодна, – с отчаянием думал он. – Лицедейка! Теперь играет в любовь…
Интересно, кто же был у нее первым?.. Скорее всего – де Бомон».
44
Отъезжающий из Парижа русский император давал грандиозный бал. Вся французская аристократия почла за честь присутствовать на нем.
Рубанов, затянутый в белую конногвардейскую форму, украшенную орденами, гордо прошелся перед офицерами своего полка с мадемуазель д’Ирсон. Мнение остальных людей, кроме, конечно, императора, его абсолютно не интересовало.
Счастливая Анжела нежно держала под руку завоеванного кавалера. Несчастный де Бомон, разумеется, на бал не поехал, а проводил время в компании мадам Клико.