Разомкнутый круг
Шрифт:
Рука белой женщины ласкала матовую кожу, перебираясь с груди к ногам и обратно. Азиатка не двигалась, если не считать чуть заметного подрагивания мышц, но тихонько попискивала и тяжело дышала.
Вторая женщина дышала ровно, и капризное лицо ее казалось равнодушным. Большие мягкие груди чертили сосками по фарфоровой коже подруги, когда она склонялась над ней.
«Нет! Я больше не могу. Следует отдышаться и успокоиться, – поднял он следующий глазок. – Завал!.. – Различил на белой простыне темное тело прекрасно сложенной дамы. – Ну и рожа! Эфиопка, поди».
Женщина,
Тот стоял рядом и, казалось в раздумье, наблюдал за ее движениями, за точеной небольшой грудью с острыми фиолетовыми сосками и за бедрами цвета ржаного хлеба.
«Подумать, конечно, есть о чем…» – перебрался к другому глазку и заглянул в знакомую комнату с двумя джентльменами и одной дамой.
Она уже лежала на кровати и смеялась, сгибая и разгибая ноги. Грудь ее колыхалась, и один из джентльменов, стоя на коленях, безуспешно ловил губами коричневый сосок, а другой склонился над лоном женщины.
«В Англии все ол’райт, а как в Африке?..»
Эфиопка широко раскинула ноги.
Стоявший перед ней мужчина наконец решился и накрыл ее своим телом. Эфиопка тут же обхватила его бедра ногами, а шею руками и темпераментно принялась делать вращательные движения животом.
Через минуту мужчина закричал, вцепившись в ее плечи, а эфиопка выгнулась дугой, часто дыша и вздрагивая телом, а потом опустилась на кровать, постепенно затихая и прекращая бесовский танец.
Глаза ее увлажнились от полученного удовольствия.
Максим устало потер лицо и поглядел в сторону де Сентонжа.
Тот по-прежнему не отходил от толстяков и делал руками какие-то пассы, будто собирался дать им совет.
Тяжело дыша и чуть пошатываясь от увиденного, Рубанов снова заглянул в комнату к дамам. Азиатка по-прежнему лежала без движения, сведя ноги вместе, а женщина-гусар, не снимая кивера, склонилась над ней и ласкала языком маленькую грудь. При этом тяжелый белый зад ее был нацелен на Максима.
«Все. Мое терпение на пределе! Как я хочу мадемуазель д’Ирсон…»
Де Сентонж в это время радостно подпрыгнул и чуть не захлопал в ладоши.
– Получилось, получилось! – приплясывал он, будто в этом была и его заслуга. – Кстати, мой друг, не попадалось ли вам каких-либо вычурных поз? Нет? Жаль. Иногда такую экстравагантную любовь увидишь, что в мои лета и до половины не продержишься. Это только в ваши годы можно…
– Чего не видел, того не видел, однако, там две дамы с ума сошли – друг дружку тискают и лижут. Тьфу! Прости господи.
– Где?! – пуще прежнего оживился де Сентонж. – Это же для меня самое интересное…
А теперь спустимся вниз, к дамам, и займемся ими! – наглядевшись на гусарско-азиатский альянс, предложил Сентонж.
Но Максим отказался.
– Мне не надо того, что само падает в руки! – гордо произнес он, развеселив графа.
– Ну что ж, поезжайте домой, – согласился де Сентонж, – а я растормошу серьезную мадемуазель Симону…
Как-нибудь мы еще сюда приедем, чтобы вы познали технику
Наступил октябрь, но погода радовала теплом и солнцем.
«У нас в России сейчас, наверное, дождь вовсю хлещет…» – думал Рубанов, наслаждаясь почти летним днем.
Печалила лишь холодность Анжелы.
При встрече она коротко кивала ему, но не подходила и от разговоров уклонялась. Де Бомон просто цвел от счастья. Он больше не считал русского за соперника.
– Видите, что получилось, граф, – укорял де Сентонжа Рубанов. – Она не хочет видеть меня, потому как я не пришел на свидание. – В волнении метался он по комнате, хватая то книгу, то шляпу, то галстук, и все тут же летело на пол.
– Месье! Мы с вами уже вели разговор о нервах, – улыбаясь, наблюдал за ним граф Рауль. – Коли вы хотите победить, то не стоит нервничать. Надо смирить эмоции и подключить ум. Вся женская холодность разбивается о мужской ум. Дамы все делают чувством, даже думают душой. Поэтому, чаще задавайте себе вопрос: «Отчего не хочет видеться, а при случайной встрече отворачивает лицо и молчит?»
– Тут все ясно! И вы прекрасно знаете причину… – хмуро сел на краешек стула Максим.
– Вот что я вам скажу, мой друг. После игры на нервах самое любимое занятие светской дамы – прощать мужчину. Сейчас она переживает больше вашего. Вскоре это выльется в истерику…
Как я вас учил, подыграйте ей, утешьте ее, но не принимайте женские эмоции близко к сердцу.
Вы видели в «Экстравагантной любви», что представляют из себя женщины, – подошел он к книжной полке, поводил рукой, что-то выискивая, и вытащил небольшой томик в синем переплете. – Когда у меня изредка случались срывы в отношениях с дамами, я всегда читал «Тускуланские беседы» Цицерона, – листал он книгу. – Вот, послушайте: «Если кто поражен страстью, то для исцеления нужно показать ему, что предмет его желаний – это нечто пустое, презренное, ничтожное, чего можно легко добиться в другом месте, другим способом или совсем не добиваться…»
«Святой Иероним сказал точнее и проще!» – успокаиваясь, вздохнул Максим.
– А в вашем случае все намного обыденнее… Пройдет еще несколько дней, и она сама не выдержит этой муки. Вы далеко не безразличны ей, и главное – с вами не скучно.
Сколько она уже прощала вам? – поставил он томик на место. – Это поднимает эмоции, щекочет нервы и делает жизнь интереснее.
А с Бомоном все пресно и однообразно – театр, светский прием, бал, ресторан… Но замуж она выйдет за него! Будьте уверены.
В замужестве для женщин главное – стабильность, а для мужчин в браке – верность… Разумеется, не своя, – уточнил граф, расхаживая по комнате заложив руки за спину и напоминая профессора, читающего лекцию тупым студентам.
– Поэтому проводить время нам нравится с легкомысленными дамами, но женимся мы на скромницах, – подвел он итог.
Несколько раз Рубанов собирался поехать к мадемуазель д’Ирсон, но не решался. Чего боялся – не понимал сам: то ли насмешек, то ли иронии, то ли холодного взгляда.