Разомкнутый круг
Шрифт:
Как и на большинстве балов, даму у Рубанова тотчас отбили и увели завистливые гвардейские офицеры.
«Сами ничего стоящего не могут найти… все Рубанов им приведи… а они станут танцевать!» – добродушно бурчал Максим, по привычке подпирая стену и разглядывая сияющую мадемуазель д’Ирсон.
От размышлений его отвлекло волнение офицерских масс конного и кавалергардского полков.
«Интересно, чего это они в кучу сгрудились и кудахтают?» –растолкал он толпу товарищей, и от удивления у него перехватило дыхание: прямо перед ним, держа под руку пожилого аристократичного вида мужчину
«Ну и встреча», – быстро справился с волнением и, смело шагнув к женщине, произнес, целуя руку:
– А вы ничуть не изменились, пани Тышкевич.
– Я не пани Тышкевич, – с напряжением в голосе ответила она, с интересом и внутренним трепетом разглядывая Рубанова, – а мадам де Куртенэ. Эти милые люди стояли лагерем рядом с моим замком, –объяснила супругу, нежно ему улыбнувшись.
Он молча кивнул головой и, нахмурившись, повел жену к выходу. На этом бал для нее закончился.
«Вот кто королева в постели», – подумал Максим, глядя вслед удаляющейся пани Тышкевич. Новое ее имя он не мог принять и тут же выбросил из головы.
«Бедный Волынский! Кого мы любили… Она давно забыла о нас!.. Впрочем, как и мы о ней», – стал искать взглядом Анжелу.
– Видите, мой друг, каким ошеломительным успехом пользуется в кругу ваших друзей прекрасная Анжела, – язвительно хмыкал граф де Сентонж, прохаживаясь поздним вечером перед устало сидящим в кресле Рубановым. – Прежде чем отправиться спать, вот что я вам скажу. – Зевнул он, тактично прикрывая рот ладонью.
Максим поддержал его, громко выдохнув воздух после зевка и сладко почмокав губами.
– Учиться обхождению с дамами никогда не поздно! – сделал глубокомысленное умозаключение граф Рауль. – Вам нужен талисман!
Выпрямившись в кресле, Максим хихикнул, живо припомнив фамилию своего петербургского знакомца трактирщика.
– Ничего смешного, так как я имею в виду фетиш – вещь, а не то, что Вы успели подумать…
Хотя глаза Рубанова слипались, он внимательно и даже с интересом слушал чуть хрипловатый голос графа.
– Именно талисман, – продолжал тот. – Вы никогда не обращали внимания на непонятную и таинственную связь женщин и некоторых предметов? Разумеется, нет? Так вот… Для мужчины любая вещь имеет значение лишь в связи с выполнением предназначенной ей функции.
Для женщины предмет важен исключительно сам по себе.
Смею вас уверить, что когда осуществится ваша заветная мечта, и вы женитесь на красивой и умной девушке, то будете несказанно удивлены по поводу истерики, которую она способна устроить из-за неподходящего цвета чайного сервиза, стоящего не там столика или гардин на окнах, делающих комнату темной… А так же из-за тысячи иных причин, которые ваш мозг не в силах объяснить и понять.
Но как только слуги сдвинут столик или поставят его к окну, она тут же успокоится, считая, что облик залы изменился в нужную ей сторону. Дама может поставить на камин какую-нибудь облупленную безделушку с отбитым хвостом и станет абсолютно уверена, что она улучшает ее настроение…
И, наконец, лишь женщина способна принести
А так как понять отношения между вещью и дамой не представляется возможным для мужского ума, то мы должны лишь этим воспользоваться…
Поэтому не волнуйся, ежели покажешься себе идиотом, но выбери что-нибудь на свое усмотрение – слоника там, статуэтку, да хоть ночную вазу – и со словами: «Любовь моя, эта штуковина принесет нам счастье», – поднеси вещицу мадемуазель д’Ирсон и будь уверен, что она обретет для нее чудодейственное значение и станет самым драгоценным предметом.
Проснувшись, первым делом она будет искать глазами эту чашку, камешек, статуэтку или ночную вазу и, найдя, удостоверится, что ваша любовь сильна и могуча, а отношениям ничего не угрожает.
Единственный нюанс!.. Коли она сама не догадается назвать сию фиговину талисманом, то вы ей подскажите, – уже в дверях произнес он.
«Оболенский был бы без ума от графа… и княгиня Голицына тоже, – засыпая, подумал Максим. – Армейский быт и русское влияние делают даже французских аристократов простыми, как рязанские лапти».
В ноябре пошли разговоры о том, что русская гвардия покидает Париж, и офицеры стали активно прощаться с этим прекрасным и легкомысленным городом.
«Слава Богу! – рассуждал Максим, прогуливаясь по мокрым от дождя улицам. – А то я начинаю мерзнуть от ночного холода мадемуазель Анжелы. Утомляют ее истерики и ревность.
А теперь еще выдумала, будто в положении и ждет ребенка.
Абсолютно не верю, что у этой аристократичной ледышки может быть ребенок. И, как нарочно, граф де Сентонж заболел… Не с кем посоветоваться», – внимательно глядел он под ноги, чтоб не наступить в лужу.
От раздумий его отвлек знакомый голос.
«Оболенский с извозчиком матерится! – улыбнулся он и тут же зачерпнул штиблетой воду. – Ну вот, какой-то бунтовщик булыжник из мостовой выбил», – пессимистически оглядел мокрую штиблету.
– Ого, Рубанов! Рад тебя видеть, – опять услышал бас Оболенского. – Представляешь! Уже почти год тут живу, а эти лягушатники все не могут русский язык выучить… Ох и необразованная нация!..
Куда идешь? Поехали в кабак, – гудел князь.
Максим с радостью согласился. Настроение его заметно улучшилось, когда увидел своего друга, одетого в цивильное платье и тупо срезанные штиблеты. Сверху все это было накрыто огромной круглой шляпой, которой позавидовал бы даже король Неаполитанский Мюрат.
– О-о-о! Вы весь в умопомрачительных кружевах, мон шер. А какая прелесть ваша шляпа… – полез вслед за князем в коляску. – Полагаю, вы еще и шляпнице голову вскружили, господин Оболенский?..
– Ха! И не только… Взгляни-ка на мои туфли! – поднял он ногу. – Владелица сапожной мастерской… Бьютифул!
Через несколько дней гвардия покидала Париж, и Максим зашел проститься к Раулю де Сентонжу. Графу стало немного лучше, и он даже сидел в кровати, обложенный подушками и лекарствами.