Развод. Зона любви
Шрифт:
Ту самую папку.
С выцветшей лентой. С печатью.
ДЕЛО № 1173-Z. Зорина Елена. 8 лет.
Я открыла, как вскрывают тело.
«Тело Зориной Елены обнаружено 14 мая 2002 года в частном загородном доме, принадлежавшем семье Виктора К. Обнаружено в вечернее время на полу в кухонной зоне, в положении на спине, с травмами головы и рассечением подбородка.»
«По показаниям матери Виктора К.,
«Характер травм: закрытая черепно-мозговая травма, внутричерепное кровоизлияние, множественные ушибы мягких тканей (спина, внутренняя поверхность бедра, плечи), частичные ссадины кожи на локтях и запястьях. Выявлен подкожный гематомный след в области шеи с левосторонней компрессией трахеи.»
«По предварительным заключениям, смерть наступила мгновенно в результате удара тупым предметом по затылку. Наличие следов волочения тела не установлено.»
«Следов борьбы или проникновения в дом не обнаружено.»
«Девочка находилась в одежде домашнего типа: футболка, шорты. Нижнее бельё отсутствовало. Обнаружено рядом со спальным диваном в сложенном виде.»
«Зафиксированы ссадины в области внутренней стороны бедра, мелкие разрывы слизистой…»
«Следователь не назначил дополнительных экспертиз ввиду “отсутствия состава преступления” и по заявлению опекуна о нежелании предавать делу огласку…»
«Гематомы в подреберье, на ключице, за ухом — давностью не менее 4–7 суток.»
«Подногтевые ткани содержат чужеродные биологические включения (эпителиальные клетки), не исследованы.»
«Экспертиза наличия следов биологических жидкостей на теле и белье не назначалась. По заключению следователя — "отсутствуют основания".»
Я продолжала читать, не моргая. Глаза не щипало — они были сухими. Всё внутри меня было сухим. Каменным. Как будто боль вышла раньше, а теперь осталась только точность факта. Лезвие знания.
Ребёнок.
Одна.
В доме, где доверие должно было быть воздухом.
Он был там.
И никто не спас её.
«Официальная причина смерти — несчастный случай. Уголовное дело не возбуждено. Запрос на повторную экспертизу от родственников не поступал. Дело закрыто.»
На последней странице — подпись.
Тонкая, как игла.
Закрыто.
Подписано.
Утверждено.
А я…
Я просто сижу.
С этой папкой на коленях.
С жизнью моей сестры — сложенной в 16 листов.
С её смертью — как штампом
Глава 25
Я не взяла с собой ни сумки, ни телефона. Только ключ от квартиры, зажатый в ладони, как напоминание: я теперь не пленница, я — свободна. Свободна настолько, что могу войти в его мир сама. Не в тени, не по чужому разрешению, не под наблюдением. А как гостья, как призрак прошлого, вернувшийся за долгами.
На мне было простое чёрное платье. Ни драгоценностей, ни помады, ни вычурности. Только шелк, облегающий тело, как тишина, которую вот-вот нарушит выстрел. Волосы — убраны. Спина — прямая. Взгляд — холодный. В зеркале перед выходом я увидела не женщину, которую сломали. А ту, которую собрали обратно из пепла.
Ресторан Виктора был именно таким, как я помнила его из рекламных буклетов и редких передач: дорогой, стерильный, как операционная. Свет — мягкий, льющийся из скрытых источников. Ткани — плотные, богатые, безупречные. Слишком выверенные, слишком чистые — как маска на лице убийцы.
Меня провели к столику. Я шла между рядами столов, не касаясь ничьих взглядов, но чувствуя на себе каждый. Люди не знали, кто я. Но чувствовали: я здесь не за ужином. Я здесь — за чем-то, от чего даже кухня замолкает.
Он вышел минут через десять.
Виктор.
Всё такой же: дорогой костюм, медленный шаг, безупречно гладкие волосы, сдержанная улыбка, натянутая, как ремень. Он шёл, не спеша, но я знала: он уже понял. Уже почувствовал. Я не пряталась. Не делала вид, что случайно. Я смотрела прямо на него, как прицел смотрит на мишень.
Он остановился у моего столика. Скользнул по мне взглядом, будто оценивая не внешность, а урон. Но я уже была не телом, а ножом.
— Неожиданно, — сказал он, голосом, в котором, как всегда, ничего не дрожало. Только контролируемая вежливость.
— Я умею удивлять, — ответила я спокойно.
Он хотел сесть, но не решился. Стоял. Против света. С тенью на лице.
Я видела, как в его зрачках — едва заметно — пробежала тревога. Он не знал, с чем я пришла. С криком? С угрозой? С пистолетом? Он знал лишь одно: я знаю.
— Интересно, чего ты добиваешься, — сказал он.
— Я уже добилась, — сказала я. — Я посмотрела на тебя. И увидела, как ты живёшь, зная, что я вернулась.
Я не ждала ответа. Он не мог ничего сказать, что стерло бы запах той папки, где была описана смерть моей сестры. Не мог стереть с себя цифры протокола. Подпись судмедэксперта. И отсутствие нижнего белья на теле восьмилетнего ребёнка.
Виктор стоял в полушаге. Неуязвимый. Богатый. Чужой. Он наклонился чуть вперёд, будто в попытке понять, зачем я пришла — и с чем. Он пытался угадать, о чём я думаю. А я думала только об одном.