Разводимся! Моя на тридцать дней

Лесневская Вероника

– Нет, я… - виновато кусает губы и лепечет в свое оправдание: – Я Нину Евгеньевну провожала.

Вмиг ожесточаюсь, вспомнив о присутствии матери. Моя наивная Ксюша не подозревает, какую змею впустила в дом. Впрочем, разве она могла иначе? Столько лет терпит издевки свекрови и нелестные отзывы о себе. При этом ни слова плохого о ней не говорит. Не жалуется мне, чтобы не расстраивать и не провоцировать ссору. Забывает о гордости, лишь бы сохранить семью. А я слепой и глухой идиот!

Ради меня Ксюша постоянно старается угодить свекрови, в то время как она ищет способы избавиться

от неугодной невестки. И ей почти удалось это сделать. Ведь только на днях мы были в шаге от развода...

Вспыхнув, исподлобья смотрю на ту, кто смеет называть себя моей матерью.

– Сынок, как ты себя чувствуешь? – щебечет она как ни в чем не бывало, тем самым лишь сильнее раздразнив во мне зверя. – Мне как Ксюшенька сказала, что ты в больнице, я сразу приехала, - фраза отлетает от зубов, как заученная.

Не верю. В одно мгновение родной человек стал чужим. Больше ни одному слову не верю.

– Я же просил тебя, малыш, не брать трубку. Теперь плачешь, - укоризненно бросаю Ксюше, и она смущенно отводит взгляд. – Ладно, милая, иди, - чмокнув ее в щеку, подталкиваю к дверям, а сам достаю телефон. – А я пока Нине Евгеньевне такси вызову, - намеренно не зову ее мамой. – Домой. Сначала в квартиру за вещами и Гулей, а потом – к черту в поселок. Как я и обещал…

Через специальное приложение заказываю машину и прокладываю маршрут.

– Но… - предательница хлопает губами, как выброшенная из аквариума рыбка. Безобидая на вид гуппи оказалась пираньей.
– Я не собиралась… - испуганно округляет глаза и, своевременно сориентировавшись, показательно хватается за сердце.
– Я же еще в больнице числюсь.

– Выпишешься, - грубо чеканю, оформив заказ такси. – Болезнь ведь не мешает тебе по клиникам ЭКО разъезжать? – прищуриваюсь, наблюдая за ее реакцией.

Меняется в лице. То бледнеет, то краснеет.

– Да! А что? – приосанивается и неожиданно выпаливает: - Так я ради вас старалась. Оксана, подтверди! – окликает ее командным тоном.

– Будь вежливее с моей женой, - рычу на нее.

– Матвей, успокойся, пожалуйста, - нежно шепчет Ксюша, а мне хочется взвыть от ее доброты и простодушия. – Нина Евгеньевна действительно посоветовала нам сделать ЭКО. Мы как раз об этом говорили. Она же не знает...
– осекается, обняв живот.

– Вот как, - срываюсь в нервный, недобрый смех. – Какая заботливая, - тяну издевательски. – А зачем про донорство и суррогатное материнство уточняла?

– М-м, Нинель растрепала? – цедит напряженно. – Ради тебя, Матвей! На случай, если твоя Оксана совсем пустая и ни на что не способна…

– Хватит! – рявкаю, сжимая руки в кулаки. – Без тебя справились, - выгибаю бровь.

Пока мать анализирует мои слова и лихорадочно поглядывает на Ксюшу, я как можно ласковее говорю жене:

– Прошу тебя, зайди внутрь и дверь прикрой за собой.

Пусть обижается, но так будет лучше. Не хочу, чтобы она слышала весь наш разговор. Он обещает быть тяжелым.

– Как скажешь, - сипло произносит в ответ, шумно сопит и с силой захлопывает несчастное деревянное полотно.

Морщусь от грохота. Ухмыляюсь. Валькирия не в духе, но ей

я все объясню чуть позже.

– Повторяю еще раз: убирайся из нашего дома, - безжалостно говорю матери. – Ищи работу или учись жить на пенсию. Я больше ни копейки тебе не переведу. На этом наши родственные отношения заканчиваются.

– Как же так, сынок, - по-настоящему пугается. – Я же во благо. Я все для тебя делала. Вот не зря я чувствовала, что Оксана заберет у меня сына! Как твой отец умер, так сразу ты начал от меня отдаляться. Все из-за нее! Гуля никогда бы меня от семьи не отлучила, - выудив платок из кармана, натирает сухие щеки. – Я же твоя мать, а ты так со мной поступаешь…

– Ты перестала быть моей матерью, когда рассказала Свете про шрам и помогла ей довести Ксюшу до развода, - на удивление бесстрастно выдаю. Часть сердца отмирает, превращаясь в камень.
– Я чуть не лишился самого важного…

– Боже, прости, я не думала… Не ожидала подвоха, - выдавливает из себя слезы. Не верю я в ее раскаяние.
– Эта Света обманула меня, такой бедной и влюбленной казалась, - всхлипывает, но упорно не признает свою вину. Вместо этого выкручивается и оправдывается. – Откуда мне было знать, что она работает на конкурента. Вчера вечером Оксана об этом обмолвилась, а до этого я ни сном ни духом. Я бы никогда не поставила под угрозу твой бизнес!

– Ты так ничего и не поняла, - поднимаю глаза к небу, и горячий лоб окропляют капли дождя. Несмотря на сырость и холодный ветер, меня бросает в жар. Видимо, не до конца отошел от отравления. – Когда я говорил о самом важном, я не имел в виду бизнес. Плевать мне на него, - усмехаюсь, заметив неподдельный шок на лице матери. – Мне ничего не надо без жены. Все, чего я добиваюсь в жизни, делается исключительно ради семьи. Моей семьи. В ней я, Ксюша и наш будущий малыш. Что касается тебя… - выдерживаю паузу, чтобы перевести дух. Мысленно отрываю от себя кусок. С кровью и мясом. Навсегда. – С этого дня я полный сирота.

Глава 37

Ксюша

Движение секундной стрелки на настенных часах кажется бесконечным. Мерное тиканье бьет по барабанным перепонкам. Бросаю взгляд в окно, чтобы проверить, где Мэт, но вижу лишь часть его спины. Волнуюсь дико. Мой муж вернулся из больницы таким агрессивным, каким я никогда в жизни его не видела. Впервые повысил голос на мать, прогонял ее и даже вызвал такси, которое в эту самую минуту паркуется у открытых ворот.

– Я ничего не понимаю, - шепчу себе под нос.

В очередной раз покосившись на часы, заставляю себя отойти к плите. Мэт обмолвился о диете, поэтому ставлю кастрюльку для овсянки. С улыбкой вспоминаю, как он кормил меня кашей, думая, что у меня обострился гастрит. Опускаю взгляд на живот, поглаживаю через ткань майки.

– Сашенька, что происходит с твоим папкой, а? – с грустью выдыхаю. – Будем с тобой его лечить, - усмехаюсь.

Входная дверь хлопает, и я просыпаю овсяную крупу на столешницу. Бросаю все, бегу в коридор, чтобы встретить Мэта. Без слов набрасываюсь на него, обвивая руками за шею, и покрываю поцелуями мрачное, осунувшееся лицо.