Разящий клинок
Шрифт:
— Если я, ваше высочество, пообещаю устроить вам случай потанцевать неофициально, то можно ли ожидать, что сегодня вы сдержитесь и отправитесь спать?
Леди Мария попыталась вспомнить, каково быть такой молодой. Кожа у принцессы как слоновая кость; грудь — высока, как крона дуба; у глаз — ни морщинки. Она всем существом рвалась на внешний двор к кострам и танцам. И к мужчине.
Но Ирина, на свой манер, была воином. Ей уже случалось принимать решения и жить с последствиями. Вдобавок ее и воспитывали в традициях древних. Она расправила плечи и взглянула фаворитке в лицо.
— Что ж, замечательно,
За полчаса до полуночи у ворот по приказу Мегас Дукаса ударили в тревожный колокол. В мгновение ока весь гарнизон построился на площади — трезвые ли, пьяные, при оружии или распоясанные для танцев. Многие нордиканцы были по пояс обнажены, и мускулы их блестели во тьме, тогда как схоларии выглядели как придворные, коими многие и являлись. Войско щеголяло одеждами всех цветов радуги: большинство облачилось в будничное платье, а несколько оказались почти голыми. Они до сего момента боролись.
Два лучника выкатили на середину внешнего двора бочку. Студенты университета столпились у конюшен, не понимая, что делать. Они успокоились, когда мимо прошел и подмигнул им Мегас Дукас собственной персоной, одетый в облегченный алый наряд.
Затем он вспрыгнул на бочку.
— Я думаю, теперь мы все перезнакомились! — прогремел он на хорошей архаике.
Большинство солдат ответило смехом.
— Завтра мы начинаем совместные учения — все четыре полка. Мы пройдем маршем через сельскую местность, поучимся верховой езде по пересеченной местности, отработаем боевые приемы у деревянного шеста и постреляем из луков; мы станем метать копья и рубить разные штуковины топорами. Будут рыцарские поединки и учения конных лучников. И я собираюсь перетасовать охрану, чтобы в ней были и нордиканцы, служившие в войске, и схоларии, которые ездили с вардариотами. Мы станем разъезжать ежедневно, у людей на глазах. Питаться в придорожных тавернах. Будем держаться бесстрашно, а если враги попытаются встрять, то мы их убьем.
Раздались нервные смешки. Не то чтобы много.
— Так! — гаркнул Плохиш Том.
— Мы слишком долго тянули, пора приниматься за дело. — Мегас Дукас улыбнулся добродушно, но в свете факелов уподобился сатане.
Никто не рассмеялся, никто не возликовал.
— А в следующую субботу, в праздник Святого Мартина, у нас наступит день отдыха. И мы в этом самом дворе организуем выплату жалованья...
Теперь ликование появилось и стало усиливаться, как рокот прибоя.
— ...а также постараемся, чтобы каждому погасили годовую задолженность...
— Вот это, мать вашу, дело!
— Да, да!..
Люди принялись потрясать кулаками. Дубовая Скамья поцеловала Калли. Подобное повторялось всюду, и не только среди войска. Схоларии были потрясены такими посулами и пришли в восторг. Нордиканцы широко улыбались.
— А вечером мы прослушаем мессу из уст самого патриарха — не больше и не меньше! После мессы состоится бракосочетание сэра Майкла и дамы его сердца Кайтлин — прямо здесь, в казарменной часовне. В атанатских казармах. И мы устроим скромный пир.
Мегас Дукас благостно улыбнулся, а воины торжествующе взревели.
— Теперь же начинается строгая дисциплина. Построение на рассвете, с полной выкладкой. Кому непонятно, что
Над строем в тысячу человек повисла тишина. Ни шутки, ни смешка.
Притихли даже студенты.
Мегас Дукас им поклонился.
— Вы тоже приглашены, — сказал он. — Вас проводят домой, если только кто-нибудь не захочет поучиться маршировать.
Он спрыгнул с бочки, и из строя выступил Плохиш Том, одетый в льняную, шафранового цвета сорочку и портки в черно-красную клетку. Казалось, в нем десять футов роста. Плохиш Том осклабился.
— Жду не дождусь утра, — сказал он и огляделся в полуночной тишине. — Р-р-разойтись!
Внешний двор мгновенно опустел, караулки затрещали по швам. Шутки повторялись на трех языках, покуда бывалые воины подначивали друг друга заснуть быстро и крепко.
Наступил рассвет, солнце было лишь розово-золотистым росчерком над шпилями церквей.
Ворота внешнего двора открылись, и на площадь хлынула гвардия. Солдаты шли двумя длинными рядами, куда более подтянутые, чем на построении во внешнем дворе, и заняли три стороны площади, встав молча по стойке смирно при полной экипировке.
Нордиканцы были в достигавших колен хауберках, тонких кольчужных капюшонах и наручах, при оружии. Многие надели пластинчатые или чешуйчатые доспехи, на некоторых были морейские нагрудники из отформованной кожи — расписанные и позолоченные, а двое облачились в новом этрусском стиле, присовокупив традиционные кольчуги. Котты были темно-синие, а плащи — имперского пурпура, зачастую украшенные золотом: пластинами, вышивкой, чешуей; встречались и жемчуга с бриллиантами.
Схоларии были в красном — красных кожаных коттах или тяжелых, сшитых по мерке туниках под нагрудными пластинами и спинными панцирями: чешуя из надраенной до золотого блеска бронзы или бронзы вперемежку со сталью. Многие надели наручи в новом этрусском стиле, а у нескольких имелись и поножи. Воины грациозно восседали на крепких черных конях.
Войско герцога тоже появилось в красном, но единообразие отмечалось только в сюрко. Большинство надело нагрудные и наспинные пластины; шлемы были двадцати разных стилей — от высокого черного, заостренного сзади бацинета Плохиша Тома до рифленого котелка Калли. Ратники, как и большинство оруженосцев, целиком заковались в броню. Пажи экипировались полегче, хотя морейское влияние успело сказаться: кое-кто облачился в чешуйчатый панцирь и вооружился кривым мечом. Лучники были консервативнее, и только у одного на бацинете с поднятым забралом красовался тюрбан.
— Мне нравится твой тюрбан, — похвалил герцог.
Ларкин залился краской.
— Сэр! — выдохнул он, упорно глядя куда-то в центр площади.
— Научи других лучников делать такие же, — распорядился герцог и двинулся дальше.
Через два человека справа от Ларкина Калли проговорил:
— Будет тебе урок, гребаный дятел.
Он умудрился сказать это, не разжимая губ.
Если сами воины блистали облачением, то лошади не шли в сравнение с их великолепными сюрко — даже старыми. По седлам сели только ратники, и ехать им выпало на возмутительно жалких клячах.