Разящий клинок
Шрифт:
Пока вострили его меч, юный богатырь осушил два кубка вина и ничего не сказал — только назвался, да пару раз ослепительно улыбнулся.
В конечном счете мастер Пиэл рассмеялся.
— Вы дали обет молчания, сэр рыцарь?
Лучистые глаза моргнули, сэр Рикар встал и поклонился.
Мастер Пиэл кивнул.
— Быть может, сэр Рикар, вас к нам приставили, чтобы присматривать?
Сэр Рикар улыбнулся в свой кубок и на мгновение предстал куда более хитрым, чем сначала. Затем он посмотрел мастеру в глаза и пожал плечами. И осклабился, как деревенский
Эдмунд проводил его до ворот, где рыцарь сердечно кивнул ему и вынул из поясного кошелька клочок пергамента. Он вложил его Эдмунду в руку и улыбнулся. Эдмунд заметил, что глаза у молодого рыцаря так и бегают. Теперь, когда оба вышли наружу, он зыркал на все подряд.
Эдмунд выпустил рыцаря с его наточенным мечом на улицу и развернул пергамент.
Там было написано: «Будь начеку».
Эдмунд отдал его мастеру Пиэлу, и тот кивнул.
— Скверные времена, — сказал он. — Служанку королевы отлучают от двора.
Благодаря местным девушкам, которые служили в башне, о делах королевской семьи знала вся округа. Эдмунд вздохнул.
— Что же нам делать? — спросил он.
— Ничего, — огрызнулся мастер Пиэл. Он тяжело сел. — Ненавижу все это. Я люблю металл. Люди глупы. — Он налил себе и плеснул Эдмунду вина с пряностями. — То, что называют политикой, для меня — дурость. Вот это все — почему король не изгоняет галлейцев? Почему он не поддерживает жену? Он друг мне, но в этом смысле — круглый болван. Я пишу письмо мастеру Айлвину и еще одно — сэру Джеральду Рэндому. Надо поговорить с женой Рэндома — она голова в этом доме. Он сорвался по какому-то безумному делу, а она знает, когда он вернется. Если рыцари Святого Фомы будут за нас, то положение не так плохо, как могло быть. Но нам необходимо сплотиться, иначе галлейцы разгромят нас поодиночке.
Бланш Голд присела перед королевой и протянула корзину с чистым и безупречно выглаженным бельем. На коленях у королевы был открыт часослов; сама она сидела в чахлых лучах зимнего солнца, которые лились в переплетчатое окно ее личных покоев. Волосы были распущены и сияли медным светом.
— Разговаривай с Диотой, — приветливо молвила королева.
Она знала Бланш — то есть знала ее о существовании; о том, что она хороша собой, верна и претерпела какие-то тяготы в руках галлейских оруженосцев. Но королева не разговаривала с прислугой напрямую — она предоставляла это Диоте.
А потому просидела целую минуту за чтением, пока хорошенькая белокурая девушка стояла перед нею на коленях.
— Милочка? — пробормотала королева.
Бланш вынула из корзины и подала королеве надушенный носовой платок. Внутри была сложена записка.
Королева поймала себя на дрожи в руках. Но она развернула неподатливый пергамент, и ее сердце затрепетало.
— Ах... благодарю тебя, дитя, — выдохнула королева.
Бланш, исполнившая свой долг, поднялась и упорхнула. Часом позже, когда галлеец-оруженосец прижал ее к стенке и полез под юбку, она подумала: «Мы тебя закопаем». Она попыталась упереться ему в пах коленом, но его наставник
Тут же и выскользнула из его рук, пока фонтан крови не замарал ее красивое платье.
Она чуть приплясывала, спеша в кухни по длинным дворцовым коридорам. Удачный денек.
А леди Эммота, когда два галлейских оруженосца загнали ее в угол, перепугалась. И не особо успокоилась, когда они расступились и между ними протиснулся сьер де Рохан.
— О, — произнес он с поклоном. — Прекраснейшая леди из королевской свиты.
Она зарделась.
— Милорд чересчур любезен.
— С таким розанчиком нельзя быть чересчур любезным. — Он склонился и поцеловал ей руку. — Есть ли при дворе неугодный вам человек, чтобы я убил его и снискал вашу любовь?
Она подавила улыбку. До чего же настойчив! Ее сердце затрепетало, как птица. Она знала, что королева его ненавидит, но королева и с ней обращалась как с дурочкой, а мать говорила, что та просто завидует ее наружности.
— Милорд, я слишком молода, чтобы иметь таких врагов. И никого не боюсь. Но почтение со стороны такого рыцаря, как вы... достойного... — Ей очень хотелось выразиться поизысканнее.
Он взял ее руку и поцеловал — в ладонь.
Она отозвалась всем телом. Руку отдернула, но неожиданно разогрелась. Запястьям стало щекотно.
— О! — выдохнула она и отпрянула.
— Подарите же мне какую-нибудь мелочь, и я буду носить ее как залог, охраняя святилище любви, — сказал он.
Эммота видела, как старшие девушки играют в эту игру. Не отводя глаз, она развязала на левом рукаве тесьму и распустила ее петлю за петлей. Это был синий шелк, ее собственное изделие, с красивым серебряным кончиком. Она положила его ему на ладонь.
— Хранит тепло моего тела, — сказала она, поражаясь собственной дерзости, но она слышала эту фразу от королевских дам.
Галлеец вспыхнул.
— Ах, ma petite! — воскликнул он. — Моя крошка! Я и не знал, что вы настолько искушены в любовных играх!
Ее сердце уподобилось кораблю, что летит на всех парусах, — она переполнилась чувствами и, будучи на седьмом небе от знаков его внимания, одновременно хотела избавиться от него. Это внимание было липким, клейким или просто...
Его губы приблизились, и она, подняв руку, слегка провела ладонью по его лицу и вынырнула из объятий.
Затем пустилась бежать.
В спину летел его смех. И когда она освободилась совсем, а коридор кончился, ей захотелось его вернуть. Явившись к королеве и приступив к подготовке рождественского пира, она светилась изнутри. А когда королева выбранила галлейцев за коварство, Эммота призадумалась.
Герцог Андроник взглянул на столешницу с узором в виде карты Фраке.
— Вы говорите, что он находится восточнее горы Дракона, у Зеленых холмов, — буркнул он. — Не на восточном побережье?