Ребята с улицы Никольской
Шрифт:
И когда мы появились живыми и невредимыми, да еще на тачанке с Вадимом, Глеб и Борис чуть не задушили нас в объятиях.
— Где вы отыскали их, Вадим Фокич? — спросил Юрий Михеевич, подозрительно оглядывая меня и Герту.
— Где отыскал? Секрет. Пусть сами откроются! — с глубокомысленным видом произнес Вадим и, приподнявшись на козлах, гикнул на лихую четверку вороных.
Тачанка рванула с места.
— Стойте! Стойте! — закричал вслед Вадиму старый актер. — Я вас забыл, Вадим Фокич, поблагодарить за ночное спасение. Благодарю! От всего сердца благодарю!..
Через
— Как? — кричал он, заламывая руки. — Забраться ночью без разрешения на сцену! Хорошо, что хоть парики и грим остались целы!
— Юрий Михеевич, — боязливо пролепетала Герта, — управляющий концессией подданный другой страны.
— Что? Что? — поперхнулся старый артист. — Подданный другой страны? Выходит, заморским болванам полагается по советским клубам шариться? Сейчас же иду к начальнику милиции! Я его пристыжу. А Бугримова вон из истопников! Григорий Ефимович — благородная личность, понимает святое искусство, а сей проходимец опозорил нас на весь город.
Юрий Михеевич стал вспоминать, что и в старые времена жуликов и грабителей никто не жаловал. Специальное сыскное отделение ловило всяких подозрительных типов и не гладило их по головке. Сам Юрий Михеевич как-то в молодости выследил одного известного квартирного вора по прозвищу Вовка Лысый. Этот Вовка обокрал гардероб актрисы, в которую руководитель Студии революционного спектакля был тогда безумно влюблен…
— Нет, нет! — повторял Юрий Михеевич. — Иду, иду к начальнику милиции! Гнать надо Бугримова!.. А вы, друзья, запомните: коли встретите охламона управляющего около клуба, глаз с него не спускайте, следите за ним, и меня, и Вадима Фокича в известность ставьте… Ну, берегись, чертов иностранец!
Однако в милицию Юрий Михеевич почему-то не пошел, а направился в клуб, к Матвееву.
Матвеев и сам был зол на истопника, да и члены правления клуба отнеслись к ночному происшествию неодобрительно. Приказ об отставке Бугримова все единогласно утвердили.
А мы с Гертой в течение нескольких дней, захлебываясь от восторга, рассказывали и в школе, и на Никольской, как Вадим и Литературный гость возили нас в милицию. Только Глеб обиделся на меня за то, что я утаил свое знакомство с Альбертом Яковлевичем. На Герту он за то же самое, правда, не сердился. Я заверил друга, дав честное пионерское, что скрывать больше ничего от него не буду.
В конце недели с Северного завода приехали Игнат Дмитриевич и Тереха. И я получил приглашение зайти в квартиру Пиньжаковых.
— Эх, Никола, Никола! — насмешливо сказал Игнат Дмитриевич Николаю Михайловичу, когда я чуть ли уже не в десятый раз изложил историю про поездку на тачанке и про беседу с начальником милиции. — Подвела тебя, побей меня бог, разлюбезная твоя концессия.
— Игнат Дмитриевич! Дорогой мой тесть! Пойми, ты путаешь две определенно разные вещи, — снисходительно улыбнулся Николай Михайлович. — Концессию и управляющего концессией.
— Как этак другое?
— Подумай… Может, управляющий был пьян.
— Управитель, конечно, побей меня бог, выпить чуточку любит, — согласился Игнат Дмитриевич. — Но выпивка у него, кошкина сына, идет не от простоты души, а от хитрости. Верно, Тереха?
— Угу! — охотно поддакнул тот.
— Ну, а коли задели пьянку, то послушайте, чего я скажу, — и Игнат Дмитриевич, погладив бороду и гордо посмотрев на Николая Михайловича, на Глеба, на меня и на брата, начал рассказывать.
Последнюю получку на Северном концессия задержала. Инженерам и мастерам деньги выдали, а рабочим нет. Правда, два инженера да человек десять техников и мастеров отказались от этих денег, заявив, что «получат жалованье вместе со всеми», но остальные их не поддержали.
Когда в день получки в заводоуправлении над окошечком кассы появилось объявление, что выплаты денег не будет, Альберта Яковлевича пригласили в завком. Он не заставил себя долго ждать, пришел надушенный, напомаженный и, как всегда, в новом, словно с иголочки, костюме и, очаровательно улыбнувшись, доложил:
— Я, господа, в вашем распоряжении.
Завкомовцы удивленно переглянулись. Они давно уже не слышали слова «господа».
— Ну-с, так зачем вы меня пригласили? — продолжал Альберт Яковлевич.
— Деньги рабочим кто платить обязан? — спросил председатель завкома Самсон Николаевич.
— Деньги обязано платить акционерное общество, у которого я, как и вы все, господа, имею честь состоять на службе. Произошла небольшая задержка. В город, в главную контору, уже посланы представители из заводоуправления. Все вот-вот станет ясно. Не понимаю, чего вы перепугались!
Завкомовцы хмуро молчали.
— Альберт Яковлевич, — сказал наконец Самсон Николаевич. — Мы посоветовались с нашей партячейкой…
— Партячейка меня не касается! — оборвал его управляющий. — Никакие партячейки в государственном договоре не предусмотрены. Наше акционерное общество вне политики. С вами, уважаемые, я беседовать могу. Но заявляю: партячейка меня не касается.
— Поэтому партийных под всяким благовидным предлогом и увольняют с завода, — произнес кто-то.
— Это, господа, полномочия акционерного общества: кого нанимать, а кого увольнять, — ответил управляющий.
— Альберт Яковлевич, — четко сказал Самсон Николаевич, — заводские дела — наши дела. Будет завтра получка?
— Надеюсь, будет, — улыбнулся управляющий. — Но вы мне, господин председатель завкома, не грозите. Есть договор, заключенный Советской Россией с иностранным акционерным обществом. Там учтены все права и полномочия. Разрешите удалиться?
Как только Альберт Яковлевич ушел, в завкоме поднялся гул.
— Запугать желает, кошкин сын! — застучал кулаком по столу Игнат Дмитриевич. Он хоть и не был членом профсоюзного комитета, но почему-то в этот момент оказался там.
— Хватит! Пора кончать концессию! — раздался чей-то голос. — Гляньте, чего с оборудованием-то заводским творится!