Речи бунтовщика
Шрифт:
Они пользуются всякимъ явленіемъ общественной жизни, какъ въ Париж, такъ и въ провинціяхъ. Когда общественному мннію удается принудить короля удалить нелюбимаго министра, начинаются празднества и иллюминаціи. Чтобъ привлечь народъ, устраиваютъ фейерверки, пускаютъ ракеты. Если не хватаетъ денегъ, останавливаютъ, по словамъ современниковъ, прохожихъ и „вжливо, но твердо просятъ немного денегъ для увеселенія толпы”. Какъ только соберется народъ, ораторы начинаютъ говорить, объясняютъ и комментируютъ событія; вскор образовываются цлые клубы подъ открытымъ небомъ. Войска, явившіяся разсять толпу, не ршаются употребить насилія противъ этихъ мирно настроенныхъ людей, а фейерверки и ракеты, разрывающіеся въ воздух при радостныхъ
Въ провинціальныхъ городахъ вдругъ показываются на улицахъ трубочисты, которые представляютъ и высмиваютъ засданіе парламента, на которомъ присутствуетъ король. Раздаются взрывы хохота; толпа весело встрчаетъ людей, съ измазанными сажей физіономіями, изображающихъ короля или королеву. Акробаты и жонглеры собираютъ на площадяхъ тысячную толпу и потшаютъ своихъ зрителей забавными разсказами, задвающими правителей и богачей. Страсти разгораются, возбужденіе растетъ, и горе тому правителю или богачу, который въ этотъ моментъ попадется въ руки толп: онъ будетъ растерзанъ ею.
Лишь бы мысль работала въ этомъ направленіи, — и сколько удобныхъ случаевъ найдетъ смышленный человкъ, чтобъ вызвать скопища, собрать на улицахъ толпу изъ болтуновъ и насмшниковъ вначал, а потомъ изъ людей, готовыхъ дйствовать, готовыхъ жертвовать собой, особенно если возбужденіе въ народ подготовлено самимъ положеніемъ длъ и отчаянными поступками безумцевъ.
Революціонное положеніе и всеобщее недовольство съ одной стороны, объявленія, вывшенныя на стнахъ, памфлеты, псни и совершеніе казней надъ изображеніями, съ другой — ободряютъ народъ и придаютъ ему смлость; понемногу скопища на улицахъ становятся все чаще и принимаютъ боле угрожающій характеръ. Сегодня напали въ темномъ закоулк на парижскаго архіепископа, вчера чуть было не утопили какого то графа или герцога; властей встрчаютъ и провожаютъ съ гиканіемъ и свистомъ. Словомъ, проявленія народнаго возмущенія становятся все чаще и разнообразне, и подготовляютъ день, когда достаточно будетъ малйшей искры, чтобъ эти скопища превратились въ мятежъ, а мятежъ въ революцію.
— „Это возстанія черни, возстанія негодяевъ и бездльниковъ”, — говорятъ теперь наши честные историки.
— Да, это врно, революціонеры буржуа искали себ союзниковъ не среди людей состоятельныхъ, которые въ салонахъ поносили правителей, а на дл гнули передъ ними спину; въ пригородныхъ кабачкахъ, пользующихся дурной славой, брали они себ товарищей, вооруженныхъ дубинами, когда дло шло о нападеніи на его святйшество парижскаго архіепископа.
Если бы революціонныя дйствія ограничились нападками на отдльныхъ правителей и на правительственные институты, не касаясь институтовъ экономическихъ, могла ли Великая Революція быть тмъ, чмъ она была на самомъ дл, всеобщимъ возстаніемъ народныхъ массъ, — крестьянъ и рабочихъ противъ привилегированныхъ классовъ? Продолжалась ли бы революція четыре года? Подняла ли бы она на ноги всю Францію? Нашла ли бы въ себ ту непобдимую силу, которую она противопоставила королямъ?
Конечно, нтъ! Историки могутъ пть хвалебные гимны Учредительному Собранію, Конвенту и всмъ „messieurs du Tiers”, — но мы знаемъ въ чемъ тутъ дло.Мы знаемъ, что революція достигла бы лишь минимальнаго конституціоннаго ограниченія королевской власти и не коснулась бы феодальнаго режима, если бы крестьянское населеніе всей Франціи не возстало и не поддерживало бы въ стран въ теченіе четырехъ лтъ анархію — добровольную революціонную работу отдльныхъ группъ и индивидуумовъ, освободившихся отъ какой бы то ни было правительственной опеки. Мы знаемъ, что крестьянинъ остался бы вьючнымъ скотомъ сеньора, если бы Жакерія не свирпствовала съ 1788 до 1793 года, — до того времени, когда Конвентъ былъ принужденъ санкціонировать
Но, ни агитація противъ министровъ, ни вывшиваніе въ Париж объявленій, направленныхъ противъ королевы, не могли подготовить возстанія въ деревняхъ. Возстаніе это было результатомъ общаго состоянія страны, результатомъ агитаціи людей, которые вышли изъ народа и направляли свои нападки на его непосредственныхъ враговъ: сеньора, священника—собственника, скупщика хлба и толстого буржуа.
Этотъ родъ агитаціи еще мене извстенъ, чмъ тотъ, о которомъ мы только что говорили. У насъ есть исторія Парижа, но исторіей деревни никто еще не начиналъ заниматься серьезно; исторія не знаетъ крестьянина; но т немногія свднія, которыя дошли до насъ, даютъ намъ о немъ нкоторое представленіе.
Памфлеты и летучіе листки не проникали въ деревню; крестьяне въ то время были, большей частью, неграмотны. Пропаганда производилась при помощи простыхъ и понятныхъ картинъ, напечатанныхъ или нарисованныхъ. На этихъ лубочныхъ картинахъ надписывали нсколько словъ, — и этого было достаточно, чтобъ воображеніе народа создало цлые романы, въ которыхъ дйствующими лицами были король, королева, графы, куртизанки, сеньоры, эти „вампиры, высасывающіе кровь народа”. Картины эти переходили изъ деревни въ деревню и возбуждали умы.
Вывшивались иногда на деревьяхъ объявленія, которыя призывали къ возстанію, предвщали скорое наступленіе лучшихъ дней и разсказывали о мятежахъ, непрерывно вспыхивающихъ во всхъ концахъ Франціи.
Въ деревняхъ подъ именемъ „Jacques” образовывались тайныя общества, которыя поджигали амбары сеньора, уничтожали его урожаи и даже убивали его. Часто находили въ какомъ-нибудь дворц трупъ пронзенный ножемъ, носящимъ надпись: De la part des Jacques! Случалось, нападали на какого-нибудь сеньора, дущаго въ своемъ громоздкомъ экипаж по краю оврага. Съ помощью ямщика его связывали, клали ему въ карманъ бумагу съ надписью: De la part des Jacques! и бросали его въ оврагъ.
Или же ставили на перекрестк двухъ дорогъ вислицу съ надписью: Если сеньоръ посметъ взимать подать, онъ будетъ повшенъ на этой вислиц; кто посметъ платить сеньору подвергнется той же участи! И крестьянинъ, не принуждаемый властями, не вносилъ податей и былъ доволенъ, что нашелъ возможность избавиться отъ этой повинности. Онъ понемногу привыкалъ къ мысли, что можно не вносить платежей, не повиноваться сеньору, вскор онъ ужъ самъ не хотлъ платить и угрозами принуждалъ сеньора отказаться отъ взиманія какихъ бы то ни было податей.
Въ деревняхъ непрерывно появлялись объявленія, возвщавшія, что отнын взиманіе податей отмнено, что надо сжигать дворцы и поземельныя росписи, что Народный Совтъ издалъ указъ въ этомъ смысл. — „Хлба! Отмны налоговъ и податей!” вотъ тотъ лозунгъ, который обходилъ вс деревни. Понятный и близкій всмъ, онъ проникалъ въ душу матери, дти которой не ли въ теченіе трехъ дней, пронизывалъ мозгъ крестьянина, преслдуемаго властями, которыя вырывали у него силой недоимки. „Долой скупщиковъ!” — и склады ихъ взламывались, обозы съ хлбомъ захватывались, и мятежъ переходилъ изъ провинціи въ провинцію. „Долой пошлины на състные припасы!” — и заставы сжигались, а города, которымъ не хватало денегъ, въ свою очередь возставали противъ центральной власти, требующей отъ нихъ платежей. — „Сжигайте реестры налоговъ, счетныя книги, архивы муниципалитетовъ!” — и въ іюл 1789 года канцелярскія бумаги горли, власть дезорганизовывалась, сеньоры эмигрировали, и революція охватывала своимъ огненнымь кольцомъ всю страну.