Редактор Линге

Кнут Гамсун

Линге не сдлался высокомрнымъ посл этой побды; напротивъ, успхъ сдлалъ его очень обходительнымъ, гуманнымъ и добрымъ, онъ безъ всякой выгоды для себя помогалъ многимъ бднымъ и даже сталъ писать не такъ рзко. Но съ правительствомъ онъ обращался по-прежнему; со всей безпощадностью своего пера онъ геройски защищалъ своихъ и принципы лвой; никто не могъ обвинить его въ низости.

Нкоторое время, вслдствіе его открытія, къ нему въ бюро приходило еще больше постителей, чмъ прежде. Люди приходили выразить свое уваженіе, пожать ему руку, прибгали ко всякимъ предлогамъ, только чтобы увидть его; привтствовали его по телефону, прося извинить за безпокойство, и получали такимъ образомъ отъ него отвтъ. Всхъ онъ встрчалъ съ одинаковымъ радушіемъ.

Въ городъ пріхалъ президентъ второй камеры — членъ королевской комиссіи, и сейчась же отправился къ Линге. Всми уважаемый президентъ, видный политикъ, очень вліятельный человкъ въ оппозиціи правительству, привтствуетъ редактора съ неподдльной искренностью, какъ друга, какъ знакомаго. Линге оказываетъ ему уваженіе, которое онъ заслуживаетъ, и слушаетъ его внимательно.

— Да, эта королевская комиссія, она черезчуръ нераціонально составлена, очень трудно ждать отъ нея какой-нибудь плодотворной работы: одинъ хочетъ одного, другой — другого. Если бы правительство хотло поправить свои отношенія съ лвой, оно могло бы это сдлать при выборахъ въ комиссію.

Линге на это возражаетъ:

— Правительство? Разв вы что-нибудь ждете отъ него?

— Нтъ, къ сожалнію, — говоритъ президентъ, — я ничего не жду и ни на что не надюсь, — я убжденъ, что оно должно пасть!

Линге, принявшій это за комплиментъ, отвчаетъ:

— Мы будемъ исполнять свой долгъ!

Когда президентъ собрался уходить, Линге вдругъ замтилъ, какой измученный и надломленный видъ у этого стараго борца за интересы лвой. Его фризовая куртка криво сидла у него на плечахъ, а по полоскамъ вдоль брюкъ было замтно, что онъ зажигалъ срныя спички о свои панталоны. Въ дверяхъ онъ остановился и сказалъ, что собирается черезъ нсколько дней созвать собраніе, — онъ хочетъ сдлать докладъ въ политическомъ клуб и хочетъ попросить Линге о его содйствіи. Нужно, чтобы вс объ этомъ знали. Ему очень хотлось бы видть и самого Линге, онъ надется, что онъ придетъ.

— Само собою разумется, — отвчаетъ Линге. — Конечно, онъ приметъ участіе въ такомъ важномъ дл, какъ докладъ президента одельстинга [1] . До свиданья, до свиданья!

Потомъ онъ обернулся къ вошедшему Лепорелло и спросилъ его:

— Ну, что новенькаго? О чемъ говорятъ въ город?

— Городъ говоритъ о стать въ «Норвежц» о положеніи нашихъ моряковъ, — сообщилъ Лепорелло.

— Эта статья обращаетъ на себя очень большое вниманіе, — гд я сегодня ни былъ, везд говорятъ объ этой стать.

1

2-я камера норвежскаго стортинга.

— Вотъ какъ? Правда?

Хотя они сейчасъ же перешли къ чему-то другому, Лепорелло очень хорошо видлъ, что мысли редактора гд-то витаютъ; у него были какія-то собственныя соображенія на этотъ счетъ, и онъ что-то обдумывалъ.

— Вчера былъ очень веселый вечеръ въ Тиволи, — говоритъ Лепорелло, — я очень весело провелъ время.

— Я тоже, — возражаетъ Линге и встаетъ.

Онъ открываетъ дверь въ сосднее бюро и кричитъ секретарю:

— Послушайте, напишите что-нибудь насчетъ нашихъ моряковъ, скажите, что наши прежнія статьи о флот произвели очень большуго сенсацію, даже такіе листки, какъ «Западная Почта», начинаютъ насъ поддерживать…

Хотя секретарь и привыкъ получать изъ бюро самыя странныя приказанія, тмъ не мене, на этотъ разъ онъ удивленна уставился на редактора.

— Да вдь у насъ не было такой статьи, — говоритъ онъ, — она напечатана въ «Норвежц».

Линге нетерпливо хмурится и говоритъ:

— Какая наивность! Очень вроятно, что и у насъ была какая-нибудь замтка, какое-нибудь замчаніе объ этомъ. Не будутъ же люди справляться въ старыхъ газетахъ, было ли тамъ напечатано то или другое. Скажите, что наша статья о положеніи нашихъ моряковъ привлекла всеобщее

вниманіе, и что это неудивительно и т. д. и т. д. Вы можете наполнить этимъ цлый столбецъ; но поторапливайтесь, чтобъ это вышло завтра же.

Редакторъ закрылъ дверь и исчезъ въ бюро. Лепорелло не очень много слышалъ отъ него сегодня: онъ былъ очень требователенъ, его занимали какія-то свои мысли, и онъ отвчалъ на все, что онъ ему говорилъ, односложнымъ «гмъ» и «да».

Въ сущности говоря, жизнь, которую Линге велъ, была очень утомительна: тутъ поневол будутъ замаранныя руки, благодаря такой утомительной и грязной работ. Нужно было постоянно пробиваться, постоянно быти на чеку, а какая за все это награда? Его заслуги не признавались. Его живость исчезла, и ему показалось, что вся исторія не стоитъ такого огромнаго труда: вотъ сегодня, напримръ, прибжала эта прачка изъ Гаммерборга и жаловалась, что ея воззваніе о помощи не попало въ газету. — Не попало и не попало — это постоянная жалоба, не можетъ же все попадать! Женщина поблагодарила за деньги, которыя она получила, а потомъ начала плакать, что ей нечмъ жить, а воззваніе все еще не напечатано

Эта сцена была очень не во время; онъ не былъ въ настроеніи — нельзя же постоянно быть въ хорошемъ настроеніи духа; онъ далъ понять женщин коротко и ясно, что у него у самого есть жена и дти, о которыхъ нужно заботиться; и кром того, существуетъ пріютъ для бдныхъ, пусть она туда обратится. Разв онъ ей не помогъ ужъ разъ отъ всей души? Видитъ Богъ, онъ пожаллъ ее, хотя онъ не долженъ былъ этого длать, принимая во вниманіе свою собственную семью. О воззваніи онъ совсмъ позабылъ. Нельзя же постоянно помнить весь міръ. Впрочемъ, онъ отложилъ ея объявленіе въ сторону, заботясь о ней же самой; если бы ея воззваніе было напечатано вмст съ сенсанціонной статьей, то ни-одна душа не прочла бы его. Это объявленіе проглядли бы, какъ и вс другія въ этотъ день. Онъ сдлаетъ все, что возможно, и завтра же объявленіе будетъ напечатано.

Нтъ, ни у кого не было ни благодарности, ни пониманія, а въ особенности у этихъ необразованныхъ людей. А онъ въ продолженіе многихъ лтъ работалъ какъ рабъ; лучшія свои силы онъ отдалъ этимъ людямъ изъ народа. Они не стоили его труда, они всегда останутся такими же грубыми.

Какъ хорошо онъ чувствовалъ себя въ квартир фру Дагни, гд все такъ красиво и богато, гд имешь дло съ образованными людьми, гд цнятъ твои заслуги. Но онъ ни на одинъ шагъ не былъ къ ней ближе, чмъ въ первый разъ, когда онъ ее встртилъ; она кокетничала съ нимъ, смутила его слабое сердце, положивъ свою блую ручку на его руку; но ни на что большее онъ надяться не могъ, вдь никто, никто не былъ безупречне этой молодой женщины изъ приморскаго города. Вотъ почему ему приходилось возвращаться къ своей перезрвшей актрис, которую очень немногіе, врне никто, не ходилъ смотрть. Да, откровенно говоря, фру Л. была всегда у него подъ рукой, но эта женщина, которую прозвали камбалой за блую кожу и жиръ, начинала ему невыносимо надодать, а онъ не переносилъ никакого стсненія. Если онъ и не могъ произвести впечатлнія на фру Дагни, то, по крайней мр, онъ наслаждался, глядя на нее, онъ испытывалъ блаженство отъ пожатія ея руки и отъ аромата ея комнатъ. На каждомъ шагу въ ея квартир онъ наталкивался на что-нибудь красивое и нжное, постоянно слышалъ вжливый, изысканный разговоръ.

Совсмъ не такъ было у него дома. Политика и опять политика, жалкое положеніе правительства, королевская комиссія, воззванія бдныхъ и неблагодарность за его работу. Все насквозь было пропитано этимъ, и его артистическая душа страдала.

Ну, а какъ обстояли теперь дла президента одельстинга, самой большой силы въ партіи, посл паденія его свтлости? Мужикъ, человкъ безъ всякаго воспитанія, съ срыми полосами на панталонахъ! Да зачмъ далеко ходить, — а крестьянинъ, продающій за деньги, за звонкій металлъ позоръ своей дочери? Это просто невроятно и переходитъ всякія границы. Ему пришлось торговаться съ негодяемъ!