Редактор Линге
Шрифт:
Бондезенъ, бывшій въ начал къ нему снисходительнымъ, потому что онъ такъ плохо справлялся со своимъ дломъ, сдлался теперь въ высшей степени нетерпливъ. Въ отрывочныхъ словахъ Хойбро онъ почувствовалъ то тутъ, то тамъ уколъ, и это его, дйствительно, глубоко оскорбляло. У него хотятъ отнять даже его радикализмъ. Онъ былъ оскорбленъ и крикнулъ:
— Къ длу! къ длу!
Къ нему присоединилось все собраніе, и вс кричали:
— Къ длу!
Казалосъ, нуженъ былъ именно этотъ перерывъ, это маленькое противорчіе, чтобъ разгорячить Лео Хойбро.
Онъ насторожилъ
— Радикализмъ господина Бондезена очень великъ, онъ намъ объ этомъ самъ заявилъ, но онъ хочетъ сказать, что собраніе не должно преувеличивать его значенія.
Не нужно его бояться, потому что, если бы господину Бондезену пришло въ голову въ одинъ прекрасный день предложить радикаламъ свой радикализмъ, т отвтили бы ему: — Да, мы когда-то занимались этимъ вопросомъ, но, впрочемъ, это было очень давно, это было еще тогда, когда мы конфирмировались…
Бондезенъ не могъ больше сдерживаться. Онъ вскочилъ и крикнулъ:
— Я знаю… я знаю этого человка, эту блуждающую комету; я не знаю, можетъ ли онъ вообще говорить о какихъ-нибудь политическихъ вопросахъ, но въ политик Норвегіи онъ такъ же много смыслитъ, какъ любой ребенокъ. Онъ не читаеть даже «Новостей»! (Смхъ.) Онъ говоритъ, что «Новости» надоли ему, и онъ потерялъ къ нимъ всякій интересъ. (Взрывъ смха.)
Хойбро улыбается и продолжаетъ: — Тмъ не мене пусть ему разршатъ разобрать еще одну мысль, высказанную сегодня…
Предсдатель вмшивается:
— У васъ больше нтъ времени.
Хойбро оборачивается къ каедр и говоритъ почти умоляющимъ голосомъ:
— Еще только пять минутъ, а то мое введеніе будетъ совершенно непонятно.
— Только всего пять минутъ!
Но предсдатель требуетъ, чтобы уважалось его ршеніе насчетъ ограниченія времени, и Хойбро принужденъ былъ ссть.
— Какъ жалко! — сказала фру Дагни, — онъ только что началъ.
Она, можетъ быть, была единственной во всей зал, которая слдила за нимъ, даже во время его плохой рчи.
Въ этомъ человк было что-то, что производило на нее впечатлніе, — звукъ его голоса, его своеобразный взглядъ на вещи, образъ блуждающей кометы; это былъ какъ бы слабый отзвукъ голоса Іотана Нагеля; и передъ ней вставали воспоминанія.
Она пожала плечами и звнула. Когда начался шумъ и крики въ зал, она сказала:
— Не уйти ли намъ? Будьте такъ любезны, проводите меня домой.
Линге сейчасъ же поднялся и помогъ ей надть накидку.
Для него это будетъ громадное удовольствіе, ничего другого онъ и не хочетъ! И онъ шутилъ и острилъ, заставляя ее смяться, когда они спускались по лстниц и вышли на улицу.
— Не пустить ли мн замтку насчетъ этого человка съ его блуждающей кометой?
— Ахъ нтъ, — сказала она, — оставьте его въ поко. Ну, въ чемъ же ваша исторія? Разскажите мн, что такое вышло?
Но Линге всегда знаетъ, что длаетъ;
V
Нсколько дней подъ-рядъ Христіанія только и говорила, что о скандал.
Въ первое утро, когда разорвалась бомба, казалось, что городъ зашатался. Каждому невольно приходило въ голову — кому отецъ, кому дочь. Даже такое вліятельное лицо, чье имя было извстно всей стран, такъ позорно низвергнуто!
Линге былъ увренъ въ своемъ дл, онъ не обращалъ вниманія ни на крики, ни на угрозы, — его твердость была непоколебима.
Онъ постоянно упоминалъ объ этомъ дл, повторялъ свои обвиненія въ рзкой форм, а когда первое впечатлніе ослабло, онъ позаботился о томъ, чтобы разными маленькими дополненіями, подробностями, поддержать интересъ къ его доносу, и постарался вполн исчерпать все это дло; онъ самъ заботился о томъ, чтобы ему противорчили, печаталъ гнвныя анонимныя письма, которыя онъ получалъ отъ приверженцевъ обвиняемаго, и заинтересовалъ весь городъ своимъ открытіемъ.
Пришлось сдаться; не стоило и пробовать уйти какъ-нибудь отъ этого редактора. Вс, даже его самые ярые противники, преклонялись передъ нимъ и сознавались, что дйствительно ему самъ чортъ не братъ.
Наконецъ-то Линге торжествовалъ въ большомъ дл!
Благодаря сенсаціи онъ пріобрлъ довольно много новыхъ подписчиковъ. Люди, жизнь которыхъ была достаточно безупречна, читали его газету ради занимательности и съ любопытствомъ слдили за скандальной исторіей, а т, у кого былъ какой-нибудь тайный грхъ на душ, лихорадочно проглатывали «Новости», съ бьющимся сердцемъ и со страхомъ, что очередь скоро дойдетъ и до нихъ.
Ну, теперь нужно только не останавливаться, продолжать въ томъ же дух, нужно, какъ говорятъ билліардные игроки, не терять удара.
Линге не изъ такихъ, которые скоро успокаиваются. Эта исторія была его первымъ настоящимъ большимъ ударомъ; но онъ еще не всюду проникъ не въ каждый домъ, не въ каждое сердце. Передъ нимъ постоянно стояла эта мысль.
Онъ говорилъ и надялся, что скандалъ произведетъ еще больше шуму. Собственно говоря, списки не показывали массоваго наплыва подписчиковъ, — они не появлялись цлыми группами; были даже единичныя личности, отказавшіяся отъ газеты именно изъ-за скандала. Ну, какъ понимать такихъ людей?!
Онъ привелъ въ газет лишь одну единственную новость, — и вдругъ отказывались ее читать. Ну, во всякомъ случа, онъ достигъ того, что одно время былъ у всхъ на язык, а это ужъ само по себ было очень цнно.
Онъ былъ далекъ отъ того, чтобы чувствовать себя утомленнымъ, наоборотъ, онъ воспрянулъ духомъ; онъ смялся, когда вспоминалъ, какъ долго полиція и власти боялись вмшаться въ это дло, и какъ онъ, въ конц концовъ, все-таки заставилъ ихъ поступить такъ, какъ онъ хотлъ. И виновникъ былъ самымъ блестящимъ образомъ смщенъ.