Реки не замерзают
Шрифт:
Через два дня Дукин уехал к себе на родину, выращивать баклажаны. А Клювов, выйдя в отставку, с ужасом дожидался каждого вторника и четверга. Именно в ночь под эти дни ему неизменно снилась огромная старушечья голова, которая, голосом начальника таможни капитана Верещагина, говорила всегда одни и те же слова: «За Державу обидно!»…
* * *
Как только браво марширующая милицейская шеренга скрылась в перспективе улицы Карла Маркса, леший, наконец, нашел то, что так долго искал.
— Фу ту, ну ты, палки гнуты, вот же он, — воскликнул он, держа навесу огромную амбарную книгу, — вот же он, мой документ, еще самим кощеем покойным подписанный.
— Ладно тебе, —
— Да я с детства служилых людей опасаюсь, робею от них и ничего собой поделать не могу, — признался леший и посетовал: — Да, с Кузьмой мне куда легче обращаться было, послушный был мужичек, исполнительный, при старом еще режиме воспитанный.
— Все тебе отговорки, — ехидно хихикнула баба, — а говорил, мол, легкие они, как пушинки.
— А ты сама-то чего? — парировал он. — Чего ж не обслюнявила их, как прочих, не вкусила от их дурного нутреца?
— Да уж чересчур вкусными мне енти хлопцы показались, с перебором. Тут, не ровен час, и до смерти отравиться можно. А ты мне хотя б единое доброе слово сказал, невежа, кто тебя от беды-то избавил, не я ли?
— Ничего, и я отыграюсь, время еще мал мала есть, — пообещал леший и скомандовал: — ну, в путь.
Одним движением руки он смахнул весь наваленный на земле хлам, и тот, пылью взвившись в воздух, в мгновение ока напрочь рассеялся. Леший похлопал себя по бокам, пару раз для бодрости подпрыгнул и двинулся через площадь в сторону стоящего неподалеку здания пединститута. Бредущую на встречу невзрачную тень он заметил издали и сразу напрягся:
— Вот и отыграюсь, — хищно прорычал он, — не долго ждать пришлось.
— Мне кажется, как раз сейчас не стоит, — настороженно принюхиваясь, предостерегла баба.
— Буду я тебя слушать, — леший заранее вырвал из-за уха пучок шерсти, — сейчас в момент скручу и заморочу.
Тень приблизилась и оказалась миниатюрой старушкой в шелковом голубом платочке. В руках она несла пол-литровую стеклянную баночку под крышкой, в которой плескалась какая-то прозрачная жидкость.
— О-го-го! — закричал леший и подкинул в воздух разорванные клочки шерсти…
Однако, ничего не изменилось. Он сделал несколько пассов в сторону старушки и опять потянулся за порцией шерсти. В этот момент его и накрыл блистающий светом огненный поток…
* * *
После окончания вечерней службы, батюшка, благословив всех прихожан крестом, жестом подозвал к себе Пелагию Антоновну.
— Послушай, мать, — по свойски обратился он к старушке, просительно заглядывая ей в глаза, — тут такое дело: передали мне сегодня, что Вера, бывшая наша певчая клиросная, занемогла тяжело. Просили пособоровать ее срочно, ну, и причастить, а у меня, как на грех, сегодня уже заказана треба на дому и отказать никак невозможно. Ты вот что, милая, сделай: возьми водицы святой почаевской, которой давеча я всех вас кропил — из самой Почаевской Лавры мне ее паломники привезли. Так вот, водицы этой чудной возьми и святого маслица из Афона от Хиландарской Одигитрии. Маслицем болящую помажь, водицей покропи и испить дай — все страдалице облегчение будет, а завтра, скажи, утром я сам непременно буду. Пусть потерпит, болезная, а Господь укрепит. Сделаешь такую милость, дорогая наша?
— Да сделаю батюшка, отчего ж не сделать, — закивала головой Пелагия Антоновна, вспоминая большие, переполненные страданием, но удивительно кроткие глаза певчей Веры, — Она уж сколько натерпелась, бедная, ахти тошно! Посещает ее скорбями Господь.
— Ты утешь ее, как можешь, — попросил батюшка,
Батюшка на минутку скрылся в алтаре и вынес оттуда банку со святой водой и пузырек с маслицем.
— Вот возьми, — сказал, — Пелагия, духовные врачевства, и с Богом. Божие тебе Благословение…
Дома Пелагия Антоновна, наскоро поужинав, засобиралась.
— Ты куда ж на ночь глядя? — спросила дочь.
— Да одну болящую рабу Божию навестить, батюшка благословил, — и Пелагия Антоновна поведала дочери о своем давешнем разговоре со священником.
— Ты это брось, мама, — тут же встала на дыбы дочь, — куда же ты в такую пору пойдешь? У нас же хулиганы прохода людям не дают. Третьего дня женщину пожилую на Углах избили и ограбили. Чудом только живой осталась. Нет, как хочешь, не пущу. Завтра утром пойдешь…
Пелагия Антоновна пыталась, было, спорить и просить, но дочь ее, точно кремень, не поддавалась ни на какие уговоры. Впрочем, и сама Пелагия Антоновна изрядно побаивалась этих самых хулиганов — прямо таки, до коликов в животе. Поэтому поплакала она, да и согласилась. С тем и легла. Однако уснуть — не тут-то было. Мучила и терзала ее совесть, жалила в самое сердце, покоя не давала. «А вдруг как помрет страдалица Вера? — с ужасом думала Пелагия Антоновна. — Как же тогда дальше жить? Как в глаза людям смотреть? Как к батюшке под благословение подойти? Нет, надо идти…». Глянула Пелагия Антоновна на часы — два пополуночи. Поднялась тихохонько, как мышка собралась и безшумно выскользнула за дверь. Когда спускалась по темной лестнице, сердце ее трепетало от страха, как угодившая в силки птичка. Идти же следовало далече: через ближнее Завеличье к самому колхозному рынку. «Ничего, Бог поможет, оборонит», — успокаивала себя Пелагия Антоновна и твердила Иисусову молитву…
Без помех добралась она до Ольгинского моста, пересекла площадь и вышла к корпусу пединститута. И тут впереди замаячила одинокая мужская фигура. Сердце Пелагии Антоновны сразу почуяло недоброе. Усиленно крестясь, она зашептала знакомую с детства охранительную молитву: «Огради мя, Господи, силою Честнаго и Животворящего Твоего Креста, сохрани мя от всякого зла…» А старик, между прочим, вел себя престранным образом: рвал с головы волосы, топал ногами и махал в ее сторону руками. «Колдует», — обмерла Пелагия Антоновна и взмолилась Пресвятой Богородице: «Спаси…Помилуй…Защити…» И откуда взялись тут у нее силы? Перекрестила она мерзкого старика и прошептала в его сторону: «Изыди, враг рода человеческого!» Тут же деда объяло белое нестерпимо-яркое пламя, и он с воем заплясал-забился, как в припадке падучей. Некто невидимый высоким тоном вторил ему, мерзко по-кошачьи подвизгивая. Старик вдруг высоко подпрыгнул вверх и, ударившись оземь, куда-то пропал. Пелагия Антоновна, к собственному удивлению совсем не испытывая страха, подошла поближе и увидела дымящуюся дыру в асфальте. Она аккуратно сняла с баночки капроновую крышку, плеснула в яму немного святой водицы и быстренько отскочила. Поступила она, надо отметить, очень мудро, потому как в следующее мгновение из ямы с шумом вырвался поток багрового огня и кровавой стрелой унесся в небо. Клубы черного дыма окутали старушку и она, подрастеряв весь свой боевой настрой, решила больше не испытывать судьбу и двигать отсюда куда подальше. Так и сделала. Слава Богу, что до дома страдалицы Веры оставалось уж рукой подать…