Ричард Длинные Руки – граф
Шрифт:
Мартин рассматривал сундуки со знанием дела, уже прикидывая, сколько понадобится телег с крепкими колесами и надежными осями, в пути не должно быть задержек.
— А там сколько сундуков?
Я отмахнулся:
— Все увидишь. Ты у нас сейчас хозяйственник в границах всего герцогства. Сенешаль, кастелян или канцлер — выбирай по вкусу. Привыкай к расширению масштабов. Сам пройдись по всем подвалам, там проверено, мин нет, тщательно просмотри, все ли взято, распорядись выгрести подчистую. Мало ли что, если чем-то пренебрег колдун! Может быть, у него эти вещи уже есть, а дубли не собирал,
— Все сделаю, — пообещал Мартин.
Он смотрел преданно, с обожанием, как на могучего лидера, который одним махом не только спас семейство Валленштейнов от посягательств короля, но и вот уничтожил всех врагов, заманив на изолированный остров, чтобы никто не сбежал, где и прихлопнул, как мух. А при могучем лидере, понятно, и соратники быстро растут, повышаются в званиях, прирастают богатством, имениями, землями, влиянием.
Подбежал запыхавшийся Винченц, отдал честь.
— Сэр Ричард, — сказал он четко, — захвачено сорок три солдата, это которых заперли и сторожили в казарме, восемь рыцарей, из них трое — Лангедоки.
— Все получат свои серьги, — пообещал я. — Или по серьгам. Христос сказал четко и ясно: не убий. Или кто-то еще до него сказал, неважно. А эти пришли и убили. Челядь, между прочем, тоже в какой-то мере люди! Убийство — это зло, а зло надо наказывать. Безнаказанность… это не гуд.
Он тупо посмотрел на плавающие в крови тела.
— Э-э… убийство… это нехорошо?
— Не намекивай, — сказал я зло, — ишь, правозащитник окружающей среды! Господь наш слишком добр, он и мухи не обидит, потому мы взяли эту обязанность на себя. Кто к нам с мечом придет, тот… им же и подавится. И даже если не к нам придет, все равно подавится. От нас. Никто не имеет права убивать и грабить только для того, чтобы убивать и грабить! Можно только во имя высоких национально-освободительных движений, культурных или эстетических ценностей, продвижения культуры на восток… здесь есть Восток, который дело тонкое, потому и рвется?.. Потому умоются кровью все, кто усомнится в нашем миролюбии!
Он покосился на горы убитых.
— Ну… кто б сомневался.
— Лангедоков подать сюда, — велел я. — Суд будет скорый и правый по закону военного времени. Надо успеть, а то пойдут всякие юристы, гуманисты… Знаешь, чем хорошо сейчас: никаких тебе адвокатов! Не надо оправдываться, что никто Лангедока не убивал, он уже убитый пришел, или объяснять, что Корказан убит при попытке покончить с собой. С другой стороны — надо успеть быстро, потом уже нельзя будет рубить направо и налево, вешать без приговора судейства…
Челюсть Винченца медленно отвисала под действием гравитации, а глаза выпучивались. Он так жадно внимал моей мудрости, что мне стало неловко, все-таки дурю взрослого человека, махнул рукой.
— Словом, остальных рыцарей — отдельно от правящей клики. Я с ними потом поговорю на понятном им языке железного кулака без всякой бархатной перчатки.
— А с солдатами?
Я отмахнулся:
— С этими ты сам. Скажи, что уговариваешь меня, злого и лютого, пощадить их и даже милостиво принять на службу.
Он переминался с ноги на ногу, посматривал нерешительно, слишком уж я откровенен. От ворот послышались крики, звон железа. Из замка вывели и гонят в нашу сторону, подталкивая в спины, троих рослых, закованных в железо рыцарей. Шлемы уже содрали, ветерок шевелит черные как смоль волосы. Все трое, несмотря на туго связанные ремнями руки, смотрят с вызовом. Самый старший из них запрокинул голову и постарался посмотреть на меня свысока.
Я жестко ухмыльнулся:
— Сейчас ты на всех посмотришь сверху, падаль!.. Эй, Винченц!
Винченц вытянулся, в глазах готовность броситься в огонь. Я указал на троих Лангедоков:
— Доспехи снять!.. А то воронам трудно будет их клевать, а мы животных любим не только на столе. Этих насильников и грабителей, виновных… да что перечислять, мы не лицемеры, все знаем, все видели, в чем виновны… всех троих повесить… за неимением виселицы и близкорастущего дуба — на воротах.
Винченц заколебался, взглянул с ожиданием, словно я грубо пошутил, а сейчас вот велю развязать этих троих и, как положено, сяду с ними пировать и бахвалиться победой.
— Выполняй, — сказал я таким тоном, что он сразу стал меньше ростом, отступил, а люди Мартина ухватили Лангедоков за связанные руки и потащили к воротам. Там я видел, как всех бросили на землю, кого-то оглушив ударом дубины, кому-то приставив к горлу лезвие ножа, торопливо разрезали кожаные застежки, совлекали пластины дорогих доспехов.
Винченц оглянулся на меня все еще с колебанием, вздохнул и пошел к распластанным пленникам. Я проследил, как он довольно уверенно взял бразды правления в свои руки, мол, если сеньор велел именно так, то по-другому и быть не может.
Мартин поглядывал на меня почти со страхом.
— Ваша ми… сэр Ричард, но вы ведь и так победили…
— Победа еще не победа, — ответил я зло, — если ее не закрепить законодательными актами. А что предлагаешь? Взять выкуп и отпустить?.. Так завтра соберут народу втрое больше. И снова прольется кровь, но второй раз так глупо не попадутся. Нет, сорную траву надо вырвать с корнем!.. Да еще и землю там выжечь.
Он спросил испуганно:
— А землю выжечь… это как?
Я сказал твердо:
— Это значит — родовые гнезда срыть!.. Если, конечно, замки, а не обычные усадьбы. Сровнять с землей! Рвы засыпать, подъемные мосты порубить, сжечь. Ну сколько надо повторять такие простые вещи?
Мартин ахнул, посмотрел на меня с сомнением.
— Но… как же…
Я стиснул челюсти, быть разрушителем не совсем хорошо, гадко даже, свиньей себя чувствую и уничтожителем материальных ценностей, что потом станут вообще приманками для туристов. Хуже всего — не при осаде, штурме или иных видах военной деятельности, а вот так, с холодной головой и вроде бы даже не совсем чистыми руками.