Римская карусель

Дельта Марк

Секст Кассий, взяв дочь за плечи, отстранил от себя, глядя на нее расширенными глазами.

– Откуда ты все это знаешь?!
– прошептал он.

– Знаю, потому что сейчас заново проживаю свое прошлое. Я уже добралась до Филемона и пересчитала деньги, и он дал мне твое письмо. Я прочитала только первую фразу и тут же заморозила время и бросилась в прошлое, чтобы отговорить тебя! Я не хочу тебя терять, отец!

Секст молчал, не в силах справиться с потрясением. Он хмурился, припоминая что-то, потом вспомнил.

– Ты не в первый раз упоминаешь путешествия в прошлое, - сказал он наконец.
– В тот раз я так и не понял, как

ты сумела угадать намерения Этеокла и откуда узнала про арест несчастных Публия и Метелии. Значит, это была правда? Невероятно! Невероятно!

Кассия, почувствовав, что отец ей наконец поверил, села на табуретку у его ног и долго и горячо говорила ему о своем даре. Она даже поведала о расправе над школьным учителем, так и оставшейся в стертом витке событий. Рассказала о Тайном Божестве и его статуэтке, не вникая в характер своих взаимоотношений с изваявшим ее скульптором.

– Не убивай себя, отец!
– воскликнула Кассия, читая доверие в его глазах и переполняясь надеждой на то, что сумеет его переубедить, - С таким даром я смогу тебе помочь! Мы вместе придумаем, как именно это надо сделать, и я всех нас спасу!

Но, увы, Секст Кассий горестно глядел на дочь, поеживаясь и кутаясь в тогу. Ему было холодно, несмотря на то, что стоял теплый августовский день. Окно закрывала занавеска, в жаровне даже горел огонь, и пламя металось, отбрасывая багровые отсветы на статуи, отчего те казались тенями в царстве Орка.

– Я слишком поздно поверил тебе, моя Кассия Луцилла, - произнес Секст.
– Вчера я отправился в Палатинский дворец. Сказал, что хочу воспользоваться услугами императорского лупанара, и меня пропустили. Что там внутри творилось, лучше тебе никогда не узнать. Отыскать Гая было нетрудно: он расхаживал из комнаты в комнату и громко выкликивал объявления, призывал мужчин платить деньги за возможность насладиться услугами знатнейших женщин империи. Я сказал ему в лицо все, что думаю о нем. Что он тиран и трус, убийца и кровосос, что он не бог, а опасный сумасшедший. Меня схватили преторианцы. Гай был вне себя от ярости и страха. Он известен тем, что никогда не отменяет своих приговоров. Но твоя мать, Луцилла, ринулась к нему до того, как он успел дать приказ державшим меня телохранителям растерзать меня прямо на месте. Она умоляла Гая простить меня, кричала, что у меня давно помутился рассудок, и поэтому я, дескать, принимаю его за кого-то другого. Как ни странно, Луцилле удалось убедить императора, и он в знак особого расположения к ней разрешил мне самому вскрыть себе вены. При этом Гай несколько раз повторил мне, что если я сегодня не покончу с собой, меня будут убивать "мелкими частыми ударами", чтобы я чувствовал, что умираю. Это его собственные слова.

Секст Кассий замолчал. В душе Кассии боролись ярость и унизительное чувство собственного бессилия, от которого она за последние годы совершенно отвыкла.

– К тому же, - добавил Секст Кассий, - я не знаю, скольким мужчинам моя жена успела отдать свое тело за эту неделю. Среди них могли быть даже солдаты и бывшие рабы! Неужели ты хотела бы, чтобы я доживал свой век в сознании такого позора?!

– Почему Луцилла сейчас не с тобой, если она знает, что это твои последние сутки?
– Кассия, считая Луциллу причиной, пусть и косвенной, неотвратимой гибели отца, не желала называть ее "матерью".

– Мои последние часы, - поправил ее отец.
– Ее выпустят из дворца только после того, как посланник императора убедится в моей смерти.

Секст Кассий встал со своего места.

– Я не был тебе хорошим отцом, Кассия Луцилла, - произнес он, выпрямившись, напоминая в отсветах пламени героев Софокла.
– Ты заслуживаешь намного большего внимания и тепла, чем я способен тебе дать. Между тем, хочу, чтобы ты знала: ты самый необычный человек из всех, кого я знал.

Он отдернул занавеску и долго молчал, глядя в синее небо.

– Пришло нам время прощаться, дочь, - произнес он наконец.
– Поезжай прямо сейчас к Филемону.

– Как?!
– вскричала Кассия.
– Зачем?! Ведь ты собирался отослать меня за деньгами, чтобы скрыть свое намерение покончить с собой. Но сейчас в этом уже нет необходимости. Позволь мне быть с тобой до самого конца!

– Нет, дочь моя, - Секст взял ее за руку.
– Я не хочу, чтобы ты это видела. К тому же деньги, которые ты получишь у Филемона, предназначены для тебя. Твой брат и без того унаследует все остальное - дома, имение, земли. По римским законам, он будет иметь формальное право распоряжаться твоей судьбой и даже жизнью. Какая нелепость! Будто тобой можно распоряжаться! Секст хороший мальчик, но он не ты, у него нет ни твоего ума, ни твоей силы духа, и он легко подпадает под чужое влияние. Если ты с матерью не поладишь, Секст может принять ее сторону. Но я хочу, чтобы моя любимая Кассия Луцилла была защищена и независима от чужой воли. Поэтому я оставляю тебе эти деньги. Прошу тебя, не растрать их попусту! Используй свою рассудительность и сообразительность, за которую тебя так хвалил преподаватель счета, и постарайся преумножить эту сумму. Филемон поможет тебе советами.

– Я отомщу за тебя, - прошептала Кассия, решившись любой ценой выполнить это обещание.

– Сейчас я уже готов поверить в то, что такое возможно, - тихо сказал отец.
– Но береги себя. Пользуйся своим даром осмотрительно. Не позволяй никому причинить тебе вред. И, пожалуйста, не мсти своей матери.

Кассия молчала. Она не плакала очень давно - с тех самых пор, как два года назад обнаружила дар. И думала, что при своей неуязвимости и вознесенности над прочими людьми она уже никогда не заплачет. Но сейчас, спрятав лицо в складках отцовской тоги и зная, что это последние мгновения жизни единственного по-настоящему дорогого ей человека, девушка разрешила себе слезы, и они принесли ей какое-то облегчение.

– Обещай мне не мстить матери, - настаивал Секст, продолжая гладить дочь по златоволосой голове.

– Ты уходишь из жизни из-за нее, - Кассия говорила, не поднимая головы.
– Это все случилось из-за нее!

– Нет, дочь моя, не из-за нее, - голос Секста Кассия обрел твердость.
– Луцилла - жертва надругательства. Пожалуйста, обещай мне, что не станешь наказывать свою мать! Помни: это она спасла меня от долгой мучительной смерти под пытками. Вместо этого я просто вскрою вены и спокойно уйду во сне.

– Она мне больше не мать, - глухо проговорила Кассия ему в плечо.
– Но из любви к тебе я обещаю не мстить этой женщине.

Отец горестно вздохнул и не стал с ней спорить.

У Кассии перед глазами мерк свет, ей было больно дышать из-за стиснутого в груди узла, когда она снова добиралась до Велабра через кричащую сутолоку римских улиц. В Велабре юная хозяйка удивила слуг тем, что точно указала им путь к лавке Филемона. Затем она опять считала деньги - теперь уже зная, кому они предназначены.