Рис
Шрифт:
– Место в доме высокое есть?!
– Полезай на амбар, – отмахнулась Ци Юнь. – Там высокая крыша.
Чем дальше, тем больше причуд у супруга. Ци Юнь, вынося со двора черепки, уяснила себе – после стольких лет, прожитых вместе, она, как и прежде, не в силах понять, что творится в душе уроженца селения Кленов и Ив. Вот сведет его хворь в Преисподнюю, буду рыдать возле гроба? Едва ли. Скорее найду родословец и вычеркну имя У Л ун’а. Пусть лучше не будет колена в роду, чем позволить ему осквернять вековое фамильное древо. Ци Юнь поклялась себе всенепременно разрезать «сто нитей и тысячи уз»,
День завершался. У Л ун взлез на крышу амбара. Закат бойкой кистью раскрашивал в цвет мандариновых корок края небосвода. Невидимый жар иссушал облака, превращая их в прах. Подпиравшие небо высокие трубы химической фабрики, как и всегда, изрыгали густой едкий дым, проплывавший над крытыми черным железом, землистым цементом и серо-зеленых оттенков рябой черепицею крышами. В самом низу по сплетениям узеньких улиц сновали похожие, если смотреть с высоты, на ведомых за ниточки куколок люди. На западе в дымке виднелась река, на востоке – железнодорожная насыпь. Состав грохотал по изогнутому длинной аркой мосту. Подавало сигналы свистком подходившее к пристани судно. Вот город, подумал У Л ун, сучий долбаный город. Огромный капкан, западня, что влечет, искушает тебя самому попасть в сети. За горсточкой риса, за звонкой монеткой, за мигом телесных восторгов по грязной реке, по железной дороге сюда едут люди. Несчастные тщатся найти здесь «чертоги небес», но их нет, нет нигде в бренном мире.
Всё было по-прежнему. Сев на горячую крышу, У Л ун стал зализывать новую рану. Братва. Нет, он знал, они рано ли поздно отвергнут его; но так быстро и так беспощадно… Вот сукины дети! У Л ун попытался припомнить их лица, но в памяти всплыл только ряд черных роб. Недоноски. Считают, я скоро умру. От безбрежной тоски увлажнились глаза. Он потрогал невидящий левый – белесая слизь. Тронул правый – действительно слезы. У Л ун снизу вверх оглядел свое тело. Вот палец на левой ноге с темно-синим рубцом от укуса. Вот палец, отстреленный пулей, на правой. По бедрам, по брюху ползут, словно сонм тараканов, гниющие язвы. У Л ун содрогнулся. На теле моем они всюду оставили раны. Они год за годом кромсали, увечили и расчленяли меня, превратив в кусок мяса на блюде. Не в силах сдержать истерический приступ нахлынувшей злобы, У Л ун приподнялся, сложил руки рупором и заорал на лежащий у ног мир людей:
– Твою мать!
Полный жуткой тоски, вновь и вновь повторявшийся крик всполошил обитателей улицы Каменщиков. Покрутив головами, они, наконец, разглядели на крыше лабаза Большого Гуся долгий срок не казавшего нос за ворота У Л ун’а.
Столпившись в торгующей тканями лавке, зеваки внимали рассказу работника, что повстречал Сюэ Ц яо в Шанхае. С волненьем и радостью в сердце Най Ф ан постаралась протиснуться ближе.
– Несу я себе отрез ткани, и вдруг возле входа бордель как накинутся шлюхи: одна аж в штаны мне вцепилась. И знаете, кто? Сюэ Ц яо.
Работник, осклабившись, хлопнул линейкой по стойке:
– Она! Как узнала меня, хоть бы капелька краски в лице. Оттащила в сторонку, спросила: «Кто умер в лабазе Большого Гуся?». Я ответил: «Никто», а она не поверила. «Кто-то», сказала, «ведь должен был сдохнуть».
Издав изумленный смешок, сонм зевак обратился к догадкам и предположениям.
– Ты же невестка ее, – кто-то дернул
Най Фан, выпятив вздутое чрево, покинула лавку:
– О бабах таких говорить, только рот свой изгадить.
Охочие до чужих тайн ротозеи пошли за ней вслед:
– Это правда, она мышьяку вам в тарелки...
Набрав полный рот земляники [37] , Най Ф ан поспешила в лабаз. Она первой расскажет Ми Ш эн’у.
С гармошкой во рту взгромоздившийся на подоконник Ми Ш эн нудно бил по стене своей правой ногой; неподвижною плетью свисала другая. Най Ф ан протянула Ми Ш эн’у кулек земляники. Тот не шелохнулся. Ми Ш эн не любил кислый вкус этих ягод и, кроме того, он терпеть не мог грузного тела Най Ф ан.
37
Земляника – плод земляничного дерева.
– Знаешь, где Сюэ Ц яо сейчас? – сделав паузу, глянув Ми Ш эн’у в глаза, Най Ф ан сплюнула косточку. – Трудится шлюхой в Шанхае.
Отняв ото рта свой орг ан, Ми Шэн невозмутимо взирал на ее перепачканные фиолетовой ягодой губы.
– На улице ловит клиентов. Вцепилась в мальца из торгующей тканями лавки, – хихикнув, Най Ф ан развернула платочек и вытерла рот.
Вот урод. Най Ф ан бросила взгляд на свисавшую плетью увечную ногу. Спокойствие деверя злило ее. Развернувшись, Най Ф ан потащилась в покой.
– Ну-ка стой! – заорал вслед Ми Ш эн.
– Что еще ты желаешь узнать? Ворох сальных подробностей? Парня из лавки спроси, если крепкий желудком.
– Блевать меня тянет от пасти вонючей твоей, еще больше от свинского брюха! – взревев на весь двор, Ми Шэн бросил гармошку в Най Ф ан, угодив ей в раздутое чрево.
Испуганный вскрик, звук удара о мягкую плоть чуть ослабили гнет на душе. Ми Шэн, спрыгнув с окна, подобрал свой орг ан, выдув звонкую ноту:
– Она потаскуха, ты тоже не лучше. Все бабы – бесстыжие шлюхи.
Най Ф ан, прикрывая руками живот, молча пятилась к двери и лишь на пороге, задрав вверх подол, оглядела ушиб:
– Ты убить меня вздумал? Сам чада не смог настрогать, так мое извести захотел? Я Чай Ш эн’у скажу. Он с тобой разберется!
И грянула битва. Два брата с нал итыми кровью глазами хватались за всё что ни п опадя: в ход шли засовы, давильные камни, поленья, топор... Вскоре всякая вещь на дворе была схвачена, поднята, брошена в недруга. Грохот и бранные выкрики перекрывал визг Най Ф ан:
– По ноге ему бей! По здоровой ноге!!
Из окошка гостиной У Л ун наблюдал за неистовой схваткой:
– Не сметь дома драться! Ушли со двора!!
Из торгового зала примчалась Ци Юнь, вслед ней два работника. Всё бесполезно. С землистого цвета лицом Ци Юнь бросилась вон за подмогою. Шесть кузнецов растащили израненных братьев. Припав на колено, Ми Ш эн подобрал потихоньку топор и швырнул его в спину противника. Брызнули стекла: топор, пролетев возле уха Чай Ш эн’а, разбил окно спальни.