Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг.
Шрифт:
Тем не менее Литвинов отправил из Лондона в Москву телеграмму, в которой сообщил, что удалось достичь договоренности. Фланден и остальные рассказали ему подробности. Больших результатов добиться не удалось, и французы «грешат в сторону оптимизма» [1286] . Через два дня Литвинов запросил у Сталина инструкции. В соглашении все еще говорилось о Гаагском суде. «Эта злополучная идея исходила от французов, и ее горячо поддерживали Эррио и как французские, так и английские пацифисты. Поэтому против нее трудно было бороться здесь». Литвинов отметил, что были и другие проблемы. В Восточной Европе не говорили о безопасности. «Попытаюсь это исправить, — писал он Сталину. — Они, однако, будут спрашивать, чего мы добиваемся конкретно от Гитлера. Можно вновь выдвинуть идею взаимного гарантирования нами и Германией Балтийских государств, но на это Гитлер не пойдет. Англичане и французы скорее поддержали бы идею советско-германского пакта о ненападении» [1287] .
1286
М. М. Литвинов — в НКИД. 19 марта 1936 г. // ДВП. Т. XIX. С. 172–173.
1287
М. М. Литвинов — И. В. Сталину. 21 марта 1936 г. // Там же. С. 179.
Из Москвы быстро пришел ответ. Получив инструкции от Сталина, Крестинский предлагал попробовать воскресить Восточный пакт. Литвинов должен был сказать, что «ежели теперь же не будет вырешен вопрос о Восточной Европе, то авторитет Лиги Наций и вопрос об ограничении вооружений в будущем будут поставлены под серьезную угрозу, и что СССР придется стать на путь дальнейшего увеличения своей армии и авиации, ибо СССР будет считать, что он предоставлен самому себе». Возможно, советско-германский пакт о ненападении возник как компромисс. «В этом случае Вы могли бы согласиться на этот пакт, имея в виду, что пакт о ненападении в то же время пакт о неоказании какой-либо поддержки агрессору, и что пакт теряет силу, если одна из сторон нападает на третье государство» [1288] . Сталин отказался от этой идеи в 1939 году.
1288
Н. Н. Крестинский — М. М. Литвинову. 22 марта 1936 г. // АВПРФ. Ф. 059. Оп. 1. Д. 221. Д. 1586. Л. 91, опубл.: Вторая мировая война в архивных документах. 1936 г. URL:(дата обращения: 12.12.2023).
Проблемы возникали одна за другой. Переслав инструкции Литвинову, Крестинский написал Потемкину и предупредил его, что французы хотят задержать обмен официальными документами о ратификации. В Лондоне Фланден пообещал Литвинову провести этот обмен незамедлительно [1289] . Можно ли вообще было верить, что французы будут придерживаться взятых на себя обязательств? «Поведение французов, — писал Крестинский, — меня просто изумляет. Ведь для них должно быть ясно, что, если бы Гитлер стремился лишь сорвать франко-советский пакт, ему не нужно было бы вводить войска в Рейнскую область, а достаточно было бы с трибуны рейхстага заявить, что он сделает это, если французский Сенат ратифицирует пакт. Я почти не сомневаюсь, что, если бы Гитлер поступил так, пакт в Сенате не прошел». Крестинский отметил, что пакт, несомненно, был всего лишь предлогом, чтобы отправить войска в Рейнскую область. О том же говорил Лаваль Потемкину. Теперь у французов не было выбора. Они должны были следовать франко-советскому пакту, так как это была их гарантия на случай немецкой агрессии. Если отложить обмен документами, отношения с Германией лучше не станут, зато французы «рискуют серьезно испортить франко-советские отношения» [1290] . Крестинский высмеял трусость французов после нападения Германии. Если так поступил он, то это значит, что его более циничные коллеги в Москве всячески подшучивали над французами или, что хуже, интересовались, может ли Франция вообще быть надежным союзником.
1289
М. М. Литвинов — в НКИД. 19 марта 1936 г. // ДВП. Т. XIX. С. 172–173.
1290
Н. Н. Крестинский — В. П. Потемкину. 22 марта 1936 г. // Там же. С. 182–183.
24 марта Гитлер помог на время разрешить франко-советские сложности. Он отказался от всех предложений, полученных из Лондона, в том числе от Гааги. Повторная милитаризация Рейнской области уже произошла, но это, похоже, не беспокоило британцев в основном потому, что они выступали за переговоры с Гитлером. Французы, однако, разозлились, так как поняли, что их обманул вначале Гитлер, а потом — англичане.
Литвинов заехал в Париж и встретился там с Сарро, Фланденом и Леже. Они были разгневаны отказом Гитлера, в особенности потому, что понимали, что ничего не могут с этим поделать. Все понимали, что вернуться к Восточному пакту невозможно, но, по словам Литвинова, они выступали против любого соглашения, которое не будет гарантировать безопасность в Восточной Европе [1291] . Это был шаг в правильном
1291
М. М. Литвинов — в НКИД. 28 марта 1936 г. // ДВП. Т. XIX. С. 734, п. 55.
Потемкин кратко резюмировал события, произошедшие в Париже после 7 марта. В том числе он дал исчерпывающее объяснение трусости французской политики. На Потемкина произвел большое впечатление разговор с Манделем, и он потом часто ссылался на него в своем отчете. Начал он с рассказа о сообщении, которое Фланден передал Идену в Женеве 3 марта. Читатели помнят, что в нем говорилось о том, что в случае, если Германия нарушит границы демилитаризованной Рейнской области, Франция проведет мобилизацию. «Вы убедитесь, что этот министр самым недвусмысленным образом обвиняет англичан в предательстве, выразившемся в том, что Гитлер был информирован из Лондона о необходимости помешать Англии и Франции договориться о совместном противодействии эвентуальному нарушению Германией режима Рейнской зоны».
В своем отчете Потемкин во многом повторил свои предыдущие записи разговора. Ему было что рассказать о том, как британцы обхитрили французов и заставили их отказаться от жесткой политической линии. Сдавший позиции Иден приехал в Париж, чтобы председательствовать на встрече сторон, подписавших Локарно. Там было решено перенести встречи в Лондон, а в итоге было решено, что дискуссия пройдет в Совете Лиги, который тоже заседает в Лондоне. Потемкин спросил Фландена, почему он согласился на такой вариант.
«Он ответил мне, что английские делегаты явились на Парижскую конференцию либо недостаточно информированными о позиции французского правительства, либо расположенными не принимать ее слишком всерьез. Когда-де они убедились, что французы отнюдь не склонны идти на какой бы то ни было компромисс, они обеспокоились. Иден заявил, что ему нужно вновь обсудить положение со своим правительством, что ему невозможно ежеминутно сноситься с ним по телефону и пр. Вслед за этим из Лондона поступила просьба — перенести туда и заседание Совета Лиги Наций. Фланден уступил».
Иден был министром всего несколько месяцев, но он уже вовсю хитрил, а оппозиция была слабая. Вначале он остановил укрепление англо-советского сближения, а спустя месяц обманул французов, заставив их отказаться от решительной защиты их самых важных интересов. Перенос переговоров и заседания Совета Лиги в Лондон, очевидно, было частью стратегии, направленной на запугивание Франции войной, хотя в Париже и без того было много страха, а также сочувствия нацистской Германии со стороны правого крыла. Британцы предложили всего-навсего гарантии безопасности и переговоры на уровне штабов, но все это не имело смысла после исчезновения буфера в виде Рейнской области и размещения вермахта у восточных границ Франции. Иден и многие его коллеги-консерваторы выступали за переговоры с Гитлером и против франко-советского пакта о взаимопомощи. Они шли к катастрофе, однако Сарджент пользовался успехом в МИД, а к Ванситтарту многие относились без уважения.
«Нечего говорить, — писал Потемкин, — о разочарованиях, которые ожидали Фландена в Лондоне». Об этом рассказал Сарро. По его словам, Фландену приходилось «преодолевать затруднения», как и должно было быть, с точки зрения коварного Альбиона. Правительство Фландена и Сарро также вызвало огонь на себя в Париже. Кампанию против кабинета начал Лаваль. Правая оппозиция старалась, как могла, и говорили, что даже Даладье активно выступает за кулисами. По словам Торреса, в этом участвовал даже Эррио, который осуждал жесткую линию, выбранную Фланденом и Сарро. Эррио был в панике и боялся войны. Он надеялся воспользоваться «пацифистскими настроениями в стране», чтобы привлечь голоса на весенних выборах. Эррио испугался конфликта между Фланденом и англичанами и отправился к Сарро. Он все еще был в панике и даже почти был готов признать, что причиной конфликта с Германией стал франко-советский пакт. Он убедил Сарро отправить инструкции Фландену и снова предложить сослаться на Гаагский суд. Мандель сообщил Потемкину, что Леже выступил против такого шага, но его голос был заглушен «криком Эррио». Сарро пришлось сдаться, с учетом позиции Эррио в Радикальной партии и в стране. Отчет Потемкина выглядел трагично. Французы опасались отчуждения с Великобританией и не хотели рисковать. Почти все французские союзники и нейтральные страны боялись войны и вели себя скрытно. Франция была окружена со всех сторон.
Леже описал происходящее Потемкину. «Должен отметить, — писал Потемкин, — что мне никогда не приходилось видеть Леже в состоянии столь мрачного и безысходного пессимизма, как в эти последние дни». В случае войны на СССР не было особой надежды. «Это приходится констатировать с полной объективностью, — сказал Леже. — Здесь твердят, что СССР находится слишком далеко. У него нет общей границы с Германией. Красная армия недостаточно подготовлена к наступательной войне». Леже все жаловался. Затем он вспомнил «инсинуации», согласно которым СССР подталкивал Европу к войне и готовился к мировой революции, поэтому в решающий момент он не будет поддерживать Францию, и вообще ему придется воевать с Японией. С учетом всего вышесказанного, легко понять «атмосферу сомнений, страха, недоверия и колебаний, в которой приходится действовать французскому правительству в данный критический момент».