Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг.
Шрифт:
Альфан встретился с Литвиновым после его возвращения из Парижа. По словам посла, нарком был очень доволен тем, как его принял Фланден. Это и понятно, судя по записям Потемкина. Если франко-советский пакт будет быстро ратифицирован, то тогда можно будет заключить румынско-советский пакт, и это «значительно изменит текущую дипломатическую ситуацию в мирную сторону ради общего блага» [1244] . Двигатель завелся и заглох. Оптимизм Литвинова скоро пошел на спад.
1244
Alphand. No. 55. 8 Feb. 1936. DDF, 2e, I, 216.
Кампания за ратификацию
В Париже Потемкин работал сутки напролет, чтобы продвинуть ратификацию. На обеде в посольстве он поговорил с теми, кто выступал в поддержку пакта. Присутствовал даже Титулеску. Дельбос спросил Поля Бастида, радикал-социалиста и председателя Комитета по иностранным делам в Палате депутатов, чем, по его
1245
Беседа с П. Бастидом. Выдержка из дневника В. П. Потемкина. 11 февраля 1936 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 16. П. 123. Д. 120. Л. 72–73.
1245
Беседа с П. Бастидом. Выдержка из дневника В. П. Потемкина. 11 февраля 1936 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 16. П. 123. Д. 120. Л. 72–73.
8 февраля Потемкин встретился с Фланденом, чтобы обсудить голосование по вопросу ратификации. Фланден сообщил, что дебаты, вероятно, начнутся 13 февраля, а не 11-го, как было запланировано, и будет много выступающих. Оппозиция решила дать отпор. Фланден перечислил их аргументы. Правые хотели остановить усиление сближения с СССР, это было их главной целью. Они предпочитали заключить союз с нацистской Германией, оперируя следующим аргументом: «Без соглашения с Германией невозможно обеспечить мир в Европе. Между тем ратификация франко-советского пакта отбрасывает Германию от Франции и обрекает ее на изоляцию, могущую иметь опасные последствия». Что касается предпочтений, большинство французских правых поддерживали нацистскую Германию. Ратификация пакта привела бы к созданию франко-советского военного союза, а он, в свою очередь привел бы к созданию противодействующих союзов и к войне. Это, разумеется, привело бы к росту «революционного движения» во Франции и к «укреплению Народного фронта». Как уже предупреждал Потемкин, правые собирались попытаться привязать ратификацию к выплате старых царских долгов. Урегулировать этот вопрос надо было сейчас или никогда. И наконец последним аргументом стало то, что если Германия нападет на Францию, то о советской помощи останется только мечтать, «ибо во-первых, СССР отделен от Германии территориями соседних государств, и, во-вторых, Красная армия, достаточно подготовленная для оборонительных операций, едва ли может быть использована для наступления по иноземной территории».
Все эти аргументы были ложными по той или иной причине, однако целью было не выиграть академические дебаты, а поработать на пользу союза с Германией и против Народного фронта. Фланден заверил Потемкина, что он не согласен ни с одним из аргументов оппозиции, хотя он все-таки призывает урегулировать вопрос, связанный с долгами. Для этого было уже слишком поздно. Как помнят читатели, у французского правительства была возможность решить этот вопрос в 1926–1927 годах, однако правительство Пуанкаре выступило против из-за предвыборной политики. Для Пуанкаре было важнее победить на парламентских выборах 1928 года, чем защитить интересы французских инвесторов, владеющих облигациями императорской России. Другими словами, если в 1920-х годах не было заключено соглашение, то ответственность была целиком и полностью на Франции. СССР постоянно втягивали во французскую предвыборную политику в качестве оружия правых против левых и иногда наоборот. Потемкин сказал, что это деликатный вопрос. Так и было. Однако Сталин не был «деликатным», когда Лаваль поднял этот вопрос в Москве. Он ответил прямо: СССР не признает старые царские долги. Фланден ответил, что на самом деле «прилив поднимает все лодки», и ратификация будет полезна для всех аспектов франко-советских отношений. Он был уверен, что пакт получит большинство в Палате, но переживал из-за Сената. Его члены не решатся открыто выступить против, «не исключена, однако, возможность, что некоторая часть сенаторов будет пытаться положить франко-советский договор в долгий ящик» [1246] .
1246
Беседа с П.-Э. Фланденом. Выдержка из дневника В. П. Потемкина [8 февраля]. 11 февраля 1936 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 16. П. 123. Д. 120. Л. 74–77.
Как только ушел Лаваль (кажется, что очень давно, но на самом деле прошло всего две недели), правительство снова решило вернуться к рассмотрению ратификации. Получится ли компенсировать вред, нанесенный Лавалем? Казалось, что Фланден уверен, по крайней мере на настоящий момент, что да. Его уверенность подкрепляли отчеты французского посольства в Лондоне. Корбен сообщил, что Литвинова и Тухачевского хорошо приняли в Великобритании. Даже обычно враждебная «Таймс» сменила тон [1247] . Раз британцы положительно относятся к сближению с СССР, то и Фланден может занять более уверенную позицию во время дебатов. К сожалению, Корбен не знал, что Сарджент активно выступает против Литвинова, а Иден собирается притормозить улучшение отношений с Москвой.
1247
Corbin. No. 104. 10 Feb. 1936. DDF, 2e, I, 136–140.
Через
1248
Беседа с Ж. Поль-Бонкуром. Выдержка из дневника В. П. Потемкина. [10 февраля]. 11 февраля 1936 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 16. П. 123. Д. 120. Л. 78–79.
По сути, Ластейри требовал приостановить дебаты на неопределенный срок. Он полагал, что СССР пакт о взаимопомощи нужен больше, чем Франции, и поэтому Москве придется заплатить за ратификацию. Не слишком хорошее начало дебатов, хотя нападки Ластейри были ожидаемы. Вмешался Фланден. Он хотел отделить вопрос о погашении царских долгов от вопроса французской национальной безопасности. Ответ был очевиден. Торрес делал доклад по этому законопроекту и первым выступил в защиту ратификации, обратив внимание на «ревизионизм» Германии, но не произнеся при этом слов «Германия» или «Гитлер». Из-за ревизионизма могла начаться новая мировая война. Это было в интересах обеих стран — СССР и Франции — защититься от установления нового мирового порядка, основанного на праве сильнейшего. Ластейри снова вмешался и потребовал остановить дебаты. Другие представители правых с сомнением относились к возможной помощи СССР Франции и боялись вероятных советских «империалистических» амбиций. Это было государство вне общего закона, другими словами, вне капиталистического порядка. По факту выступления против ратификации шли по тому плану, о котором говорил Фланден. Один правый депутат даже упомянул Брестский мир как пример предательства советским правительством Франции, хотя в тот период (март — апрель 1918 года) МИД противился политике сотрудничества с большевиками в борьбе с общим врагом — вильгельмовской Германией. Это была секретная информация, так как широкая общественность не должна была узнать о спорах во французском правительстве о том, друг ли или враг Советская Россия. Брестский мир был всегда хорошим аргументов французских правых в их нападках на СССР.
Началась вторая неделя дебатов. Слова Эррио о Франциске I и Сулеймане Великолепном всплыли прежде, чем сам Эррио смог их повторить. Правый депутат Ксавье Валла, будущий нацистский коллаборационист, антисемит и отъявленный подлец, работавший на правительство Виши после падения Франции, сам поднял этот вопрос, чтобы присвоить себе «реализм». «Кое-кто не упустит возможность, — заявил он, — кинуть мне в лицо историю о Франциске I и Сулеймане Великолепном, хотя во времена Франциска I у Сулеймана не было мусульманской политической партии во Франции, чьими намерениями было бы свержение монархии и замена Евангелия на Коран. В любом случае, тут нет особой разницы». Некоторые правые и даже центристы принялись аплодировать Валле. Наверно, это была бы смешная острота, если бы вопрос французской безопасности был всего лишь шуткой. В конце войны его посадили в тюрьму, но в отличие от Лаваля не расстреляли — повезло.
Пьер Теттенже, крайне правый депутат, присоединился к нападкам Валла. Теттенже тоже арестовали в конце войны за коллаборационизм и тоже не расстреляли. «Нам скажут, что мы — страна идеалов, страна, которая строила соборы, ходила в Крестовые походы, — заявил Теттенже. — Но идти в Крестовый поход против фашизма и за большевизм? Я не могу с этим согласиться. Это одна из многих причин, почему я не буду голосовать за ратификацию франко-советского пакта о взаимопомощи, поскольку СССР, кажется, намеревается превратить это соглашение, которое должно быть ограничено защитой мира, в инструмент войны, а потом и гражданской войны». Эти аргументы использовались с 1918 года против сотрудничества для борьбы с общим немецким врагом. Под «гражданской войной» подразумевалась, конечно, коммунистическая революция. Теттенже сделал последний залп: «Я сказал достаточно, господа, чтобы дать понять, что мы, с нашей стороны, не можем доверять пакту, который подпишет страна, организующая мировую революцию и решившая поставить деньги и солдат Франции на службу перевороту». Правые как будто готовились к коллаборационизму с нацистской Германией.
Пока они расстреливали пакт в упор, защитники ратификации отвечали холостыми. Они сказали, что пакт не был направлен против нацистской Германии (хотя, конечно, он был, как Сталин и сказал Лавалю). А кроме того, он не приведет к военному союзу с СССР, хотя советская сторона, безусловно, думала именно об этом, так же, как и некоторые французские сторонники ратификации. Защитники утверждали, что пакт соответствует Уставу Лиги Наций и Локарнским договорам. По их словам, его нужно было заключить для сохранения мира, но и еще, конечно, чтобы противостоять нацистской Германии, необходимо готовиться к войне. Старый принцип «хочешь мира — готовься к войне» восходит еще к временам Древнего Рима.