Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг.

Джабара Карлей Майкл

Корреспондент ТАСС попросил Буллита дать ему интервью. Тот ответил, что только после того, как он вручит свои верительные грамоты в Москве. Это касалось как ТАСС, так и американской прессы. Тем не менее Буллит много говорил, но не под запись и не для публикации. Во время ужина он сидел с американскими журналистами, которые старались выпытать у него результаты переговоров в Вашингтоне. Буллит отказывался их комментировать, и журналистам пришлось обсуждать между собой отношения СССР, США и Великобритании [530] .

530

В. Ровер — Я. Г. Долецкому. 11 декабря 1933 г. // Там же. С. 730–732.

На следующий день Буллита в Москве приветствовала еще одна группа представителей НКИД, в которую входил Трояновский. Уже в первый день Уильям долго беседовал с Литвиновым, а затем

отправился посмотреть на здание американского посольства. Через два дня он вручил верительные грамоты в Кремле. Конечно, советская сторона была рада его видеть. Как писал Буллит, он приятно пообщался с Михаилом Ивановичем Калининым. Советская пресса также подробно осветила приезд посла в Москву. «Они не только радовались, но незаслуженно мне льстили», — писал Буллит Рузвельту [531] . Конечно, это была притворная скромность, которую президент, несомненно, распознал. В тот же день Буллит посетил НКИД и познакомился с тремя заместителями наркома: Караханом, Сокольниковым и Стомоняковым. Что касается Карахана, то они встречались в 1919 году во время визита Буллита в Москву и немного помнили друг друга. Разговор зашел о намерениях Японии и о вероятности войны на Дальнем Востоке. Буллит сообщил, что «одна часть [японских. — М. К.] правящих кругов» была готова к войне, а другая не решила, «когда». Он также добавил, что, по мнению японцев, СССР и США заключили «какое-то соглашение о Дальнем Востоке, направленное против японской агрессии». Это было «крайне полезным для нас и для дела мира». Буллит произвел на Карахана хорошее впечатление. «Хотя я Буллита видел 15 лет тому назад, но он не очень сильно изменился за эти годы. Как и в 1919 году, он выглядит молодо и полностью сохранил свою тогдашнюю живость и энергию» [532] .

531

Bullitt to Roosevelt, personal and confidential, on board Steamship Washington. 1 Jan. 1934. Hyde Park, New York, Franklin D. Roosevelt (hereinafter FDR) Library, President’s Secretary’s File (hereinafter PSF), box 49, Russia, 1934.

532

Запись беседы Л. М. Карахана с У. Буллитом. 13 декабря 1933 г. // САО. Годы непризнания, 1927–1933. С. 732–733.

С Сокольниковым состоялся похожий разговор о намерениях Японии на Дальнем Востоке и возможном нападении на Владивосток. Сокольников особо не беспокоился по этому поводу, так как город был лучше защищен с воздуха. Как и Буллит, он полагал, что японцы не могут решить, напасть сейчас или позднее, когда они станут сильнее. Однако «оттяжкой сроков мы выиграем больше, чем Япония». Также затронули тему англо-японских отношений. «На англичан нельзя полагаться, — сказал Буллит. — Американцы избегают информировать англичан о своих планах по части политики на Дальнем Востоке, ибо англичане обо всем передают японцам» [533] . Дело было в том, что тогда никто не мог положиться на англичан.

533

Запись беседы Г. Я. Сокольникова с У. Буллитом. 13 декабря 1933 г. // Там же. С. 734–735.

В разговоре со Стомоняковым Буллит презрительно отозвался о нацистской Германии. Помимо всего прочего, он отрицательно высказался о немецких планах заключить соглашение с Японией и Польшей против СССР. Переговоры Германии и Японии идут уже давно, и поэтому Буллит поинтересовался переговорами с Японией. Стомоняков ответил, что они длятся какое-то время. Помните, это был декабрь 1933 года. Буллит прямо спросил, был ли заключен тайный пакт о ненападении? Стомоняков ответил, что сохранить такой договор в секрете бы не удалось. Стороны обменялись лестными комментариями о Рузвельте и на этом закончили разговор [534] . Буллит уже сказал все, что мог, а у Стомонякова были более важные дела в этот день.

534

Запись беседы Б. С. Стомонякова с американским послом У. Буллитом. 13 декабря 1933 г. // САО. Годы непризнания, 1927–1933. С. 735–738.

Вечером 15 декабря Литвинов организовал официальный прием в честь нового посла, на который пришли многие представители советской правительственной элиты. «Банкет был прекрасен, — писал Буллит. — Нас угощали такими яствами и винами, которые никто не осмелится подать в Америке в наши дни. Поднималось много тостов за вас, за меня и за США». Это был всего лишь один из многочисленных приемов и ужинов, которые были необходимы, чтобы познакомить Буллита с различными официальными лицами и с народными комиссарами, с которыми ему предстояло работать. Шикарный банкет устраивали и ради

Альфана, когда он приехал в Москву несколькими месяцами ранее. Если СССР хотел улучшить отношения, то все было организовано на высшем уровне с икрой и алкоголем.

В воскресенье, 17 декабря Буллит поехал к Кремлевской стене. Он писал Рузвельту: «Я, как и планировал, возложил цветы на могилу Джона Рида». Это был интересный комментарий, так как Буллит познакомился с Ридом во время Первой мировой войны, а затем у него начался роман с его вдовой. Иногда судьбы пересекаются в неудачный момент. Буллит был разочарован тем, что ни советская, ни иностранная пресса не заинтересовалась его воскресной попыткой сыграть на публику.

Буллит также описал Рузвельту свою встречу с военным наркомом: «Я несколько раз говорил с Ворошиловым. Он один из самых обаятельных людей, с которыми я когда-либо встречался. У него прекрасное чувство юмора, и он в идеальной физической форме — старше 35 не дашь». Ворошилов пригласил посла на ужин в Кремль.

Должен был присутствовать Сталин. Казалось, что советское правительство просто из кожи вон лезет. Никому из дипломатов не оказывалось такого приема. «Подобное отсутствие близких отношений частично объяснялось склонностью иностранных дипломатов считать себя шпионами во враждебном государстве». Еще они, очевидно, были скучными. Конечно же, в отличие от Буллита. «На настоящий момент во главе советского правительства стоят умные, опытные и активные люди. Нельзя их убедить тратить время на таких обычных, типичных дипломатов. С другой стороны, они очень хотят общаться с человеком блестящего ума и высокого уровня. Так, например, им доставил удовольствие молодой Кеннан, который приехал со мной». Конечно, Буллит не мог заявить Рузвельту, что «удовольствие» им доставил он сам.

«Ужин у Ворошилова прошел в соответствии со всеми правилами». Ворошилов отправил машину за послом, чтобы отвезти его в Кремль. «Там я обнаружил, что меня ожидают Ворошилов с женой, Сталин, Калинин, Молотов, Литвинов, Егоров… Пятаков… Каганович». Судя по описанию Буллита, ужин больше напоминал начало встречи высшего света в Филадельфии, только дело происходило в Москве. Также присутствовали представители НКИД: Крестинский, Карахан, Сокольников, Трояновский и Довгалевский. «Я осмотрел комнату, и Литвинов мне сказал: “Здесь присутствуют те, кто на самом деле всем управляет — внутреннее руководство”». Посла представили, в том числе Сталину, и он всем пожал руки. Буллит подробно описал Рузвельту Сталина: «Я был удивлен, когда впервые увидел Сталина. По его фотографиям я полагал, что он высокий с железным лицом и гремящим голосом. Но напротив, он довольно низкого роста… типичного телосложения и скорее жилистый, чем мощный. На нем была обычная солдатская форма — черные брюки и серо-зеленый мундир без каких-либо знаков отличия и наград — и сапоги».

Закуски на банкете не могли не понравится большинству простых людей: икра, крабы и «все мыслимые и немыслимые виды водки». Буллит сидел по центру длинного стола рядом со всеми важными людьми. Гости устроились за столом и начали поднимать тосты. Первым был Сталин: «За президента Рузвельта, который, несмотря на тихое ворчание сторонников Фиша, осмелился признать СССР». Буллит пояснил, что он имел в виду Гамильтона Фиша (республиканского критика), ненавидевшего СССР, хотя Рузвельту бы не понадобилось объяснение, в отличие от читателей. В ответ Буллит поднял тост за «президента» Калинина, а затем было еще много тостов, которые продолжались до конца вечера. «Примерно после десятого тоста я понял, что будет более разумно лишь слегка пригубливать напиток, а не опустошать рюмку полностью». Однако на это обратил внимание Литвинов и сказал, что тот, кто произносит тост, обидится, если Буллит не выпьет все до конца. Русские любят поозорничать, ведь они знают, что большинство жителей Запада не могут с ними сравниться, когда речь заходит о водке. Буллит сказал, что продержался до конца. «Прозвучало, наверно, 50 тостов, и я никогда не был так благодарен Богу за то, что меня не берет никакое количество ликера». Однако 50 рюмок водки — это много даже для русских. В конце люди, наверно, едва смогли встать из-за стола.

«Бросалось в глаза полное отсутствие благоразумия», — писал Буллит. Много говорили о перспективе нападения японцев с востока. Сталин представил начальника штаба Егорова как человека, который разобьет японцев. Затем Сталин за столом сказал Буллиту, что СССР нужна четверть миллиона тонн американских рельсов, можно подержанных, которые, по его словам, подойдут для двухпутной Транссибирской магистрали. Это могло бы помочь организовать снабжение советских вооруженных сил на Дальнем Востоке. Вопрос был серьезный, но его обсуждение сопровождалось распитием водки. После ужина все перешли в соседний кабинет. Сталин уговорил Юрия Леонидовича Пятакова сыграть несколько мелодий на фортепиано. Сам встал позади него и «время от времени обхватывал рукой Пятакова за шею и с любовью прижимал его к себе». Пятаков был в то время замнаркомом тяжелой промышленности и хорошо справлялся со своей работой. Конечно, Сталин не всегда был так мил. Через пять лет большинство людей, присутствовавших на этом банкете, расстреляют или отправят в лагеря. Мы забегаем немного вперед, однако рука Сталина у кого-то на шее не всегда обозначала выражение дружеских чувств.