Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг.

Джабара Карлей Майкл

Рубинин записал разговор с послом, в котором затронул несколько тем. Когда они в конечном итоге заговорили о долгах и кредитах, Рубинин попытался убедить Буллита, что США заинтересованы в принятии советского предложения, так как оно позволит обеспечить американские компании заказами. Конечно, так бы и было. Рубинин также позволил себе личный комментарий. Он сказал Буллиту, что ему предстоит «очень важная задача», что он «вписал свое имя в историю советско-американских отношений, он занял определенное, весьма видное место в этой истории как активный и смелый борец за дело нормализации этих отношений». Это, конечно, было грубой лестью, но за ней стояло нечто большее. Профессиональный дипломат четко следовал инструкциям своего правительства, механически передавал сообщения и так далее. «Задача политического деятеля, каким является Буллит», была в интерпретации мнения правительства, которое он представлял. А это была сложная работа в Вашингтоне, признал Рубинин, где не всегда были готовы понять советскую точку зрения и сделать вклад

в разрешение насущных вопросов. Буллит насторожился и уточнил у Рубинина, разделяет ли он точку зрения некоторых своих коллег, которые полагают, что Келли враждебно относится к СССР. Рубинин ответил уклончиво. Затем Буллит сказал, что пока у власти Рузвельт, он будет работать на него. Что будет дальше, он пока не думал. Посол также добавил, что, конечно, нельзя игнорировать общественное мнение в США, но трудно его оценить, находясь в Москве. Он попросит президента сделать подробное предложение НКИД. Рубинин завершил отчет следующим комментарием:

«Буллит произвел на меня впечатление большой растерянности. Совершенно незаметно, чтобы он занимался серьезно своей работой или изучением СССР. Единственное дело, которому он отдается с рвением, это изучение русского языка. По-видимому, он твердо решил выполнить обязательство, данное Рузвельту, изучить русский язык не то в три, не то в шесть месяцев. Образ жизни, судя по его собственным словам и по рассказам некоторых товарищей, он ведет довольно нелепый, праздный, не культивируя связи даже с теми товарищами, с которыми он давно знаком… Не заметно у него интереса к каким-либо серьезным вопросам. Сказывается результат того почти 15-летнего бонвиванства, в которое Буллит погрузился после своего разрыва с Вильсоном в [1919] году» [576] .

576

Запись разговора Е. В. Рубинина с У. Буллитом. 16 мая 1934 г. // САО, 1934–1939. С. 141–145.

Как неожиданно! Буллиту нравился Рубинин, и он относился к нему с уважением. Он был «приятным молодым человеком». И Рубинин поладил с послом, во всяком случае настолько, что мог обсудить какие-то личные вопросы. Это довольно неожиданно, обычно отношения между советской стороной и Западом описываются совсем иначе. Читатель еще увидит похожие истории позже.

Госдепартамент одобрил отказ Буллита от предложений Крестинского: это был «практически… заем в размере 200 млн долларов без всяких условий».

Да, так и было. 200 млн долларов должны были быть выплачены в полном размере с процентами, а разница выше рыночной ставки — пойти на оплату 100 млн долга Керенского. Таким образом, через 20 лет экспортно-импортный банк получил бы обратно свои деньги вместе с процентами и дополнительной надбавкой на погашение долга. Что тут не так? Ситуация была выгодна обеим сторонам. Американские производители получили бы 200 млн долларов на развитие бизнеса, а рабочие — новые рабочие места. Примерно это пытался объяснить Буллиту Рубинин. Вот в чем была проблема: «Поскольку все кредитные операции окажутся под контролем “Амторга”, у него будет право определять условия, класс закупаемых товаров и поставщиков, из-за чего [американский] бизнес окажется в зависимости от “Амторга”, а экспортно-импортный банк выпадет из поля зрения» [577] . Но постойте. Ведь СССР — покупатель, разве «Амторг» не должен решать, какие товары ему нужны и сколько он готов за них заплатить? По мнению Госдепартамента, нет, не должен. У экспортно-импортного банка тоже должно быть право голоса. Госдепартамент хотел держать советско-американскую торговлю под каблуком, то есть по факту ее контролировать. Обложить ее налогом, как сказал Литвинов. Это была одна из многих причин, почему НКИД отклонил предложение США.

577

Proposed Reply to Bullitt, n.d., FDR Library, PSF, Russia, box 49.

Переговоры заходят в тупик

После встречи с Крестинским переговоры остановились, так как окончательно зашли в тупик. В начале июня Хэлл спросил Буллита, не следует ли перенести переговоры в Вашингтон. «Судя по тому, что он говорит, Трояновский осознает важность действий, так как он полностью проинформирован о многочисленных кредитных операциях, которые могут пойти на пользу обеим странам. Это все станет возможным, когда будет достигнуто соглашение о погашении долга» [578] . Хэлл тут же получил ответ из Москвы. Буллит назначил встречу с Крестинским, а Литвинов все еще находился в Женеве. «До того, как я пойму взгляды Крестинского, Госдепартаменту не стоит разговаривать с Трояновским, который, возможно, разделяет подход своего правительства, а возможно, и нет» [579] . То есть Трояновский полагал, что сможет справиться лучше, чем его руководители в Москве? Это мы узнаем позже.

578

Hull to Bullitt. No. 108, 6 June 1934. FDR Library, PSF, Russia, box 49.

579

Bullitt to Hull. No. 124, 8 June 1934. FDR Library, PSF, Russia, box 49.

Крестинский

составил отчет о своей встрече с Буллитом 9 июня. Они обсудили повседневные вопросы, связанные с организацией визита генерального консула в Москву и арендой здания посольства, а затем они перешли к переговорам на тему долга и кредита, которые, «по утверждению прессы, — сказал Буллит, — не то ведутся, не то не ведутся вовсе». Интересный способ задать вопрос Крестинскому, но на самом деле Буллит хотел понять, должны ли стороны согласиться, что они достигли той точки, на которой нужно остановиться из-за неразрешимых разногласий и, таким образом, завершить обсуждение, или же они могут перейти к конкретным переговорам о том, какие товары закупать, по какой цене и как организовать кредит. Если можно было достичь согласия на основе «закупочной программы», это могло бы стать выходом из тупика. «Я ответил Буллиту, что тот компромисс, который он предлагает, является фактическим проведением в жизнь их позиции», — ответил Крестинский. То есть налог на советские закупки в США в пользу американского правительства и американских кредиторов. Это было не улучшением, а ухудшением предыдущей позиции.

Затем стороны стали обсуждать, что означало «джентльменское соглашение». Они не первый раз возвращались к этому вопросу. Крестинский заявил, что советское правительство уже сделало уступку и не пойдет на большее. «Я не могу все-таки понять, — сказал Крестинский, — того упорства, которое проявляется американским правительством в этом вопросе, материальное значение которого для ам[ериканского] пра[вительства] ничтожно». Именно так. Буллит согласился, что обсуждаемые суммы были ничтожны, по сравнению с английским и французским долгом, но проблема была, как он всегда говорил, в «общественном мнении». Затем посол принялся ругать англичан, что, вероятно, очень позабавило Крестинского и Рубинина. Встреча никуда не привела, и Буллит не поднимал вопрос о смене места для продолжения переговоров [580] .

580

Запись беседы Н. Н. Крестинского с У. Буллитом. 9 июня 1934 г. // САО, 1934–1939. С. 154–158.

Через пять дней, 14 июня, после обеда с Крестинским посол встретился со своим любимым сотрудником НКИД — Рубининым. Две воюющие стороны все еще могли встретиться за едой.

«Мы надеялись на улучшение отношений, — сказал Буллит, — но так никуда и не пришли».

«В этом целиком виноваты вы сами», — довольно откровенно ответил Рубинин.

«Кто? Я лично?» — спросил Буллит.

«Я сказал, — написал Рубинин в дневнике, — что я не касаюсь сейчас личной роли самого Буллита, но вообще американскую линию поведения в отношения СССР очень трудно понять». Рубинин заговорил о том же, о чем и Крестинский на прошлой встрече. Он упомянул, что обсуждаемая сумма настолько незначительна, по сравнению с миллиардами долларов, которые США тратит на борьбу с экономическим упадком. Почему американское правительство превращает этот вопрос в камень преткновения, который лежит на пути улучшения советско-американских отношений?

Рубинин записал удивительный ответ посла. «Буллит сказал, что, пожалуй, он сам несет значительную долю ответственности за создавшийся тупик. Он должен был бы в свое время добиться внесения большей ясности в вопрос о долгах и кредитах. Он теперь днем и ночью думает о том, как выйти из создавшегося положения. Он ничего не может придумать, кроме того, что он последний раз предлагал Крестинскому». Затем Буллит повторил то, что уже говорил ранее. Необходимо сделать президенту прагматичное предложение: выплата такой-то суммы долга за такой-то кредит на таких-то условиях для покупки таких-то американских товаров. Рубинин ответил, что не понимает, как это может сработать с учетом отсутствия соглашения по основным вопросам.

Хотя Рубинин ничего не сказал по этому поводу, зато сказал Крестинский: СССР хотел так или иначе получить долгосрочный заем, чтобы заплатить наличными за товары, которые будут полезны для советского экономического развития без контроля со стороны США. В ответ советское правительство было согласно оплатить 100 млн долга Керенского, и ему было все равно, что США сделают с этими деньгами. Буллит немного сдал назад, добавив, что это его предложение и он не знает, примут ли его в Вашингтоне. В США, если кто-то упоминал кредит иностранному правительству, начинались возгласы возмущения. Необходимо привязать его к американским товарам, которые будут закупаться. К хлопку, например, чтобы обеспечить поддержку со стороны сенаторов южных штатов, или к меди, чтобы поддержали северные штаты. Потом можно обсудить железнодорожное оборудование для Пенсильвании и Огайо. Так можно показать практическую ценность работы с СССР и представить ее президенту [581] .

581

Запись беседы Е. В. Рубинина с У. Буллитом. 14 июня 1934 г. // САО, 1934–1939. С. 159–160.