Рискованная игра Сталина: в поисках союзников против Гитлера, 1930-1936 гг.
Шрифт:
Еще один интересный доклад был получен от военного атташе в Варшаве, Н. А. Семенова. Он не мог не внушать опасений. Один журналист ТАСС в Варшаве рассказал историю некоего Фельдмана, который был мужем подруги его жены. Фельдман некоторое время сидел в польской тюрьме за «коммунистическую деятельность», а затем очень нуждался в деньгах и наконец согласился на работу коммивояжером. Как-то Фельдман был в гостях и там рассказал про «приключение», которое произошло некоторое время назад во время поездки в Станиславов в польской части Украины. Он часто бывал там по делам и как-то ужинал в ресторане, который ему нравился. Кроме него в ресторане была лишь группа поляков — старших офицеров. Они много пили и громко разговаривали. «Незамеченный Ф[ельдман] уселся в углу и велел подать ужин». В это время офицеры под влиянием алкоголя стали еще веселее и начали произносить тосты еще громче. «Поднимаю бокал, — сказал один из них, за наш союз с Германией и Японией. Война для солдата то же, что вода для рыбы, — пью за будущую войну. Поднимаю бокал за то, чтобы дивизия (какая, Ф[ельдман] не расслышал), которая получила орден “Виртути Милитари” за взятие Киева, получила за то же его вторично [первый раз в мае 1920 года во время советско-польской
На следующее утро полиция арестовала Фельдмана и привела его на допрос. Они хотели знать, «что он слышал в ресторане». «Я ничего не слышал и ничего не знаю», — ответил Фельдман. Это был правильный ответ. Во всяком случае полиция была довольна и отпустила его целого и невредимого. Конечно, советского военного атташе вовсе не интересовала судьба Фельдмана. Намного больше его волновали пьяные тосты за польский союз с Германией и Японией и взятие Киева во второй раз, в чем собирался участвовать генерал, инспектор польской армии. Этот инцидент «чрезвычайно ценен для определения не только польско-герм[анских] взаимоотношений, — написал Семенов в сопроводительном письме, — но и показывает, что сидит в головах генералитета. Орлич давно уже учитывается нами как большой любитель “погулять” в обществе офицеров и тем самым создавать себе популярность. Мы уже давно считаем его нашим откровенным врагом». Семенов полагал, что это надежный отчет [693] . Орлич-Дрешер погиб через два года в авиакатастрофе.
693
Н. А. Семенов — А. А. Ланговому (с вложением). 13 декабря 1934 г. // РГВА. Ф. 33987. Оп. 3а. Д. 635. Л. 290–291, опубл.: Вторая мировая война в архивных документах. 1934 г. URL:(дата обращения: 23.11.2023).
«Маленькие шажки» Лаваля
Лаваль пытался найти гарантии безопасности везде, где только можно. Но он не понимал, о какой безопасности идет речь. Как говорили французские правые, советский вариант был испорчен, а ведь, как писал Кериллис Пайяру, они были в меньшей степени склонны считать немецкую угрозу страшнее советской. В начале 1935 года Италия, хоть и была фашистской, еще не перешла на сторону нацистской Германии. Когда австрийские нацисты попытались устроить переворот в июле 1934 года и убили канцлера Энгельберта Дольфуса, Муссолини выстроил войска около Бреннера, пограничного перевала в Австрии, чтобы предупредить Гитлера, что ему следует держаться от его страны подальше. В начале января 1935 года Лаваль отправился в Рим, чтобы встретиться с Муссолини. 7 января они подписали так называемые Римские соглашения, в которых, помимо всего прочего, предлагалось заключить пакт о ненападении для защиты австрийской независимости. Когда итальянская сторона предложила организовать переговоры на уровне Генштаба, чтобы обсудить возможную немецкую агрессию, Лаваль засомневался. Это была одна из проблем. Он делал «маленький шажок» то тут, то там, как позднее охарактеризовал его поведение покойный ученый Дюрозель [694] .
694
Duroselle J.-B. La Decadence. P. 132–133.
Литвинов спокойно относился к тому, что у Франции улучшаются отношения с Италией. Даже напротив, он относился к такому шагу положительно. СССР пытался сделать то же самое. Но Литвинова беспокоило, что в региональных пактах о ненападении, о которых говорится в Римских соглашениях, не учитывается СССР. Из-за этого могло создаться впечатление, что СССР находится в изоляции. Это не значит, писал нарком новому полпреду в Париже Потемкину, что советское правительство в меньшей степени заинтересовано в независимости Австрии, чем другие государства в регионе. Литвинов упомянул Турцию, Грецию и Румынию. Если мы начнем интересоваться, что думают в Париже и Риме, пояснил нарком, то можем столкнуться с вопросом, «желаем ли мы сами эвентуально участвовать в гарантировании независимости Австрии, а этот вопрос подлежит еще обсуждению» [695] .
695
М. М. Литвинов — В. П. Потемкину. 4 января 1935 г. // АВПРФ. Ф. 05. Оп. 15. П. 104. Д. 3. Л. 40–41.
Вмешательство Эррио
«Маленькие шажки» Лаваля раздражали почти всех. Европа переживала кризис, и «маленькие шажки» не могли ее защитить. Эррио был взбешен поведением министра и открыто сказал об этом Потемкину 11 января. Читатели, вероятно, уже заметили, что Эррио был важным советским информатором. К нему обращались советские дипломаты, когда нужна была информация или поддержка для сближения по какому-либо вопросу. Эррио был влиятельным политиком. Он оставался министром без портфеля во французском кабинете и был председателем сильной Радикальной партии. Эррио уверенно поддерживал франко-советское сближение. «Сегодня я посетил Эррио, — написал Потемкин в своем отчете о разговоре. Это важная запись, так как Эррио и другие французские политики редко отчитывались о своих разговорах с советскими дипломатами. — Я застал его крайне раздраженным против Лаваля и его политики». Во-первых, существовали Римские соглашения. Лаваль
«Он вновь повторяет свои заверения, что, пока он жив, Франция не окажется в стане наших врагов». Стойте на своем, советовал он, займите жесткую позицию и не отказывайтесь от своих изначальных предложений, связанных с Восточным пактом и Женевским протоколом, когда будете говорить с Лавалем». Не надейтесь слишком сильно на румынского министра иностранных дел Николае Титулеску — он слишком любит Италию. Или на министра иностранных дел Чехословакии Эдуарда Бенеша, «слишком гибкого человека — более французского, нежели чехословацкого министра». «Нам удастся преодолеть заминки и затруднения, возникшие на пути сближения СССР с Францией», — продолжал Эррио. В ответ Потемкин подчеркнул историческую важность сближения и готовность СССР приложить все усилия, чтобы его укрепить. «Эррио отозвался на это, — писал полпред, — с таким воодушевлением и горячностью, которых я не наблюдал с его стороны еще ни разу».
«Как опытный политик, — продолжил Эррио, — я привык и к хорошей погоде, и к ненастью… На смену ненастья являются ясные дни. Все проходит. После Лавалей их место занимают другие». Лаваль стремится «создать себе популярность, — добавил Эррио, — и “раздувает свой шар”. Однако рано или поздно этот шар сморщится и упадет на землю» [696] .
Крестинский и Литвинов были совершенно правы, когда сомневались в Лавале, но Эррио так яростно защищал сближение, что это могло подарить им надежду на хорошее будущее. Шла борьба, и она будет идти до конца, так как не было другого выбора для тех, кто хотел защитить советскую, а на самом деле европейскую безопасность от гитлеровской Германии. «Шарик» Лаваля уже начал терять высоту.
696
В. П. Потемкин — Н. Н. Крестинскому. 11 января 1935 г. // АВПРФ. Ф. 010. Оп. 10. П. 60. Д. 148. Л. 13–20.
ГЛАВА X
НАВОДЯ МОСТЫ: АНГЛО-СОВЕТСКОЕ СБЛИЖЕНИЕ
1934–1935 ГОДЫ
Прежде чем давать оценку усилиям СССР по соглашению с Францией, необходимо перенестись на несколько лет назад и понять, чем же были заняты советские дипломаты в Лондоне. Для Советского Союза с точки зрения построения системы коллективной безопасности и заключения договора о взаимопомощи с целью защиты от нацистской Германии Великобритания была союзником не менее важным, чем Франция. Без поддержки Франции и Великобритании политика СССР ни к чему бы ни привела. В начале июля 1933 года инцидент с «Метро-Виккерсом» был благополучно исчерпан, и Майскому теперь предстояло сгладить последствия нанесенного этим скандалом удара. Первым шагом на этом пути должно было стать возобновление прерванных переговоров о новом торговом соглашении между Англией и СССР. Ведь улучшение экономических связей нередко влечет за собой и потепление отношений политических… Вся советская политика основывалась на этом принципе, далеко не всегда рабочем. Экономические связи понимались не как цель, а как средство, и читатели наверняка вспомнят, что стремление Литвинова во что бы то ни стало уладить скандал с «Метро-Виккерсом» было продиктовано растущей обеспокоенностью по поводу нацистской Германии. И в этой логике его полностью поддерживал Сталин. Дипломатическое признание Советского Союза Соединенными Штатами, которого Литвинову удалось добиться в Вашингтоне, неуклонное потепление отношений с Францией — все это укрепило позиции Литвинова в Москве. И, забегая вперед, скажем, что в отношениях с Великобританией этот кредит доверия ему пригодился.
Впечатление, произведенное Литвиновым
Находясь в июле 1933 года в Лондоне, Литвинов контактировал с сотрудником британского Министерства иностранных дел Р. Липером, с которым до этого взаимодействовал в 1918 году в качестве первого официального представителя советского правительства в Великобритании. Литвинову разговор с Липером об англо-советских отношениях изрядно помог развеять тоску. На Липера встреча произвела глубочайшее впечатление. Он подробнейшим образом описал их разговор в дневнике. Привожу фрагмент: «В 1918 году я в течение нескольких месяцев практически ежедневно контактировал с ним. В то время ему изрядно доставалось, с ним обращались неподобающе. Он периодически срывался, но в целом сохранял рассудок и хорошее расположение духа. Он был откровенен и непринужден настолько, насколько позволяли обстоятельства. С тех пор прошло 15 лет… я слышал от журналистов… что, если повстречаю его еще раз, то не узнаю его: мол, он приобрел налет цинизма, который в общении с иностранцами служит ему броней. Ничего подобного я не обнаружил: вне своей московской среды это был все тот же прежний общительный человек с непринужденными манерами».
Липер заметил, что о трудностях взаимодействия с британским правительством Литвинов говорил «не с горечью, а с легким сожалением». «Одни неудачи», — констатировал тогда Литвинов. Липер продолжал:
«Его главным желанием было установление с нами приемлемых рабочих отношений. Он женился на англичанке и прожил в нашей стране дольше, чем в какой-либо другой, не считая России, и, как следствие, относился к Великобритании с особенным уважением. При этом, налаживая отношения на официальном уровне с британским правительством, он встречал столько препятствий, сколько не встречал ни от одного другого правительства. Ни в одной стране пресса и парламент так сильно не исходили по отношению к России желчью и не жаждали реванша. <…> Он был вынужден признать, что в этой стране есть силы, из-за которых никакое соглашение о сотрудничестве между двумя правительствами попросту невозможно» [697] .
697
Untitled, handwritten minute by Leeper. 17 June 1933. N4812/5/38, TNA FO 371 17241.