Родина помнит
Шрифт:
И когда полудённое солнце накалило воздух и землю, напекло головы косарей и высушило из них всю воду, наступил час обеда и отдыха. Папа и мама пришли к «лагерю». Малыш сидел в тени терновника и улыбаясь протягивал маме три василька.
– Ня, – сорвалось с его молчаливых ещё губ, – Мама.
– Вот пострел, ещё и не говорит-то толком, а заметил как ты дарил мне цветы… Осталось венок сплести.
Мама подняла на руки своего кавалера, поцеловала в щеку, прижалась к груди мужа.
– Устал?
– А ты?
– Да так немного, давай есть.
Сергей уже жадно пил из бидончика уже тёплую воду.
Поели. Сергей улегся в тени терновника, а Василиса достала налитую молоком грудь и стала кормить малыша. Он жадно сосал, покусывая грудь своими мелкими зубками.
– Грызётся, чертёныш, – она оторвала
– Хорошо, что у тебя молока много, а то чем бы кормили?
– Вот, чертёнок! Больно же сынок! – Она повела плечом, пытаясь освободить грудь, но малыш продолжал сосать, даже глаза закрыл.
Сергей повернулся набок, взял лежавшие рядом три василька, умело сплёл венок. Надел его на голову жене:
– Надо было и сына Василёк назвать. Василёк для Василисы, а так тоже хорошо: васильки для Василисы. Молодец сынок, – он поцеловал жену в щеку, потом в голую грудь и малыша в розовый лобик. Лег и уснул.
Глава 3. Первая Мировая война
А назавтра Сергея забрали на фронт. Он ушел из дома утром на сборный пункт в Чухлому. Ни писем, ни одной весточки. Исчез человек. Исчез человек из мира живых, словно и не было его. Бесследно. Где он сложил голову, где его могила? Никто не знает. Но он остался в сердце его Василисы, в своем продолжении в сыновьях Анатолии и Владимире, в памяти односельчан. Остался в книге жизни у самого господа Бога как православный христианин. Сколько их таких воинов в книге памяти и самой матушки России? Много! Безимянных. У них у всех одно теперь имя – солдаты Отечества! И вечная им память!
Глава 4. Собака – лучший друг.
Во дворе дома Овчинниковых на цепи сидел пёс – Акбар, огромная и злая собака. Для чужих. А для Вовки он был самым верным и преданным другом, самым надёжным и ласковым. Акбар сидел на этой цепи всю свою собачью жизнь. Как только Акбар подрос из щенка в крупного пса и стал проявлять свой злобный нрав, Сергей привязал его на цепь, привязал проволокой – редкой в те далёкие времена, от ошейника из толстой кожи к цепи. Из-за больших размеров и хриплого голоса, от которого содрогалась окрестность, его никогда не отвязывали. Да это и было очень трудно, даже невозможно. Вовка пытался несколько раз освободить друга и взять его с собой в лес или на рыбалку, но никак не мог справиться с твёрдой проволокой. А дружба у них была ещё твёрже этой проволоки. Когда Вовке было три годика, однажды, обидевшись на весь мир из-за кусочка белой булки, которую мама всегда заставляла, есть с черным хлебом, малыш ушел грустить во двор и забрался в большую будку к Акбару, да и уснул там под тёплым боком огромного пса. Чуть погодя Василиса пошла искать сына и сбилась, бегая по округе. Ребёнок пропал. Уже отчаявшаяся и убитая горем, к вечеру вернулась она домой, уже соседские мужики решили идти прочёсывать лес в поисках сына погибшего Сергея, как из будки выбрался сначала Акбар и стал трусить шерстью и греметь цепью, что и разбудило ребёнка, и он выполз из будки тоже. Мама с радостью заплакала и сказала:
– Что ж ты как волчонок возле пса и жить будешь?
Вовка, – Вовк, – Волк, – Волчонок. Так и прицепилась кличка к Вовке Овчинникову. И уже тогда, в будке у друга Акбара, через кожу впитал мальчик собачью злость к врагам рода человеческого. И в боях за Ворошиловку, когда он один с ножом ворвался во вражеский дзот и побил, убил, уничтожил, заколол ножом десять фашистов, именно эта собачья злость проросла в душе майора Овчинникова силой и храбростью русского солдата и косила, крушила врага.
А тогда, в детстве, мальчик «Волк» садился рядом с огромным псом, садился прямо на землю и обнимал собаку как человека, за плечи, и пёс прижимался головой к груди мальчика и лизал его своим огромным, шершавым языком. Акбар сидел на цепи, оглашая округу хриплым лаем, при приближении к дому чужих, и ласково гремел цепью при виде своих. Ел то же, что и поросята – сухое или запаренное зерно. И всегда ждал, когда подойдёт к нему Волк. И как только мальчик обращал на него внимание, тот из страшного зверя вмиг превращался в нежную собаку, извивался всем телом, хлестал воздух крепким хвостом как плетью, становился на задние лапы, натягивая свою цепь и зацеловывал, облизывал, вылизывал мальчика, глаза его светились нежностью
И вот ранним утром в мае 1924 года Василиса вышла провожать корову в стадо и увидела Акбара, он лежал вдали от будки полностью натянув цепь, лежал на боку, неестественно запрокинув голову. Василиса подошла ближе. И поняла. Пёс был мёртв. Большой широко открытый глаз смотрел в вечность. Умер самый лучший из людей, пёс Акбар. Василиса тронула его ногой. Каменное тело не поддалось, не пошевелилось.
– Сдох, – прошептала она и, крестясь, пошла к дому, будить сына. Она вспомнила, как принёс Акбара, ещё щенка, домой её Серёжа, снежной зимой четырнадцатого года, вскоре после рождения Володи. Зиму щенок жил в доме с людьми и его часто находили спящим в обнимку с ребёнком в его колыбельке. Уже тогда щенок Акбар ревниво оберегал ребёнка, кусая всех чужих, кто приближался к малышу. И рос, рос быстро, как тесто, поднимаясь и ввысь и вширь. А по весне вышел из дома во двор и не вошел назад больше. А к осени Сергей привязал его к цепи. С тех пор Акбар был таким же атрибутом двора, как и дом, и сараи и люди. И вот на десятом году жизни его не стало. Василиса остановилась у порога дома и заплакала. Жалко ей стало и собаку, что была членом её семьи, вспомнила и Серёжу своего, что «бродит» где-то по чужим краям убитый на той ужасной войне. Вся их короткая и счастливая жизнь пронеслась вдруг у неё в голове, отразилась в глазах и вылилась струйками на щеках.
– Вова, сынок, вставай, вставай!
Мальчик потянулся под залатанным одеялом. Перевернулся на другой бок и опять задышал глубоко и медленно.
– Сынок, вставай. Акбар… – она хотела сказать «сдох», но такое слово никак не могло быть сказано о члене семьи, – Акбар умер, – прошептала она с трудом почти на ухо мальчику. Волк вмиг открыл глаза, сбросил залатанное одеяло на пол, вскочил и в одних трусах побежал во двор. Акбар также и лежал на боку, натянув цепь. Волк стал на колени, опустил голову свою, словно в поклоне, на плечо друга, зарылся в шерсть лицом и горько заплакал, так что в рыдании вздрагивала грудь и Акбар «смотрел» своим большим глазом в светлеющее небо и тоже «плакал»…
Вот и пришлось открутить проволоку, которую привязывал ещё отец, идти за щипцами к соседу-кузнецу. Медленно и аккуратно, словно боясь сделать больно собаке, мальчик виток за витком снимал проволоку и с ошейника и с цепи пока, наконец, не освободил Акбара из пожизненного плена. Затем взвалил тело в кузовок тачки, из пасти свисал теперь синий огромный язык, которым пёс так нежно вылизывал и выцеловывал лицо мальчика при жизни, и покатил тачку в лес.
Верхушки сосен недовольно ворчали, не желая выбираться из-под теплого одеяла ночи в прохладу утра. А Вовка копал могилу. Лоб его покрылся испариной и тёплые капельки пота, смешивались с солёными слезинкам и капали на сырую землю. Волк решил выкопать могилу поглубже, чтобы зверье всякое не смогло выкопать и съесть Акбара. А тот лежал в кузовке свесив лапы и спал словно и казалось, что вот сейчас он проснётся и помчится радостный и весёлый по лесу, которого он и не видел ни разу при жизни. Окончив траурную работу, Вовка воткнул еловую ветку в холмик, перекрестился и покатил тачку из лесу по направлению к деревне.
Солнце уже показало свою оранжевую голову и заглядывало в каждый дом, разыскивая новый день. Лицо мальчика было испачкано слезами и грязью, мокрое и липкое, грудь вздрагивала от рыданий, лопата гремела в кузовке, когда он вкатил тачку в деревню. Навстречу ему из крайней хаты у околицы вышел Лёнька Бережной, деревенский активист, комсомолец. Заметив Вовку, он остановился, поджидая приближение траурного кортежа.
– Ты откуда в такую рань, пацан, – спросил он, разглядывая Вовкино лицо.