Родное гнездо
Шрифт:
— Не знаю, Миш, может не надо было…
— Да вы что! — вступилась мама. — Такой груз в себе носить! Хорошо, что есть кому рассказать.
— Так не каждый поймет, вот в чем штука.
— Да! — словно очнулся папа. — Надумаешь пересчитать трансформатор — заходи, у меня справочник есть.
— Спасибо, — с чувством пожимая ему руку, сказал Кузин и обвел комнату взглядом. — Братья по разуму…
Больше Торик никогда его не видел. А шахматы остались.
* * *
Позже Торик пытался вспомнить: с чего именно началось его увлечение химией? Он и тут шел своим путем, не так, как другие дети. Его не водили к какой-нибудь знакомой химичке,
Уж очень его впечатлила киношная лаборатория Шурика из комедии «Иван Васильевич меняет профессию»! В колбах загадочно переливались разноцветные жидкости. Аппаратура вытворяла что-то непонятное, меняя реальность, пространство и время. А Шурик не просто во всем этом разбирался, он сам ставил какие-то эксперименты, делал невероятные открытия и получал фантастические результаты!
Это оставило такой мощный след в голове нашего маленького философа, что несколько дней подряд он — тот, кто и бумажный самолетик-то складывал с трудом — чертил, резал и клеил. Он вырезал что-то из бумаги и раскрашивал, пропускал нитки в специально проделанные в бумаге дырочки. Он делал и переделывал, пока не получилась плоская бумажная модель, в которой нарисованные колбы наливались разноцветными жидкостями, когда двигаешь нужные ниточки, торчащие на краю листа.
Ему очень хотелось рукотворной магии — чтобы чудеса происходили на научной основе, причем именно так, как задумано. И лучше всего для этого подходила химия. Он начал с простого: вода, мамина пипетка, чернила разных цветов и промокательная бумага привели его к опытам по хроматографии, о которых писали в журнале «Юный техник». Колб и пробирок у него не было, зато по дороге из школы он частенько находил старые лампочки. Немного ловкости рук, и такая лампочка лишается цоколя и превращается в колбу с очень тонкими стенками. Уже можно ставить опыты.
В своем драгоценном подвале (размером во всю комнату!) папа выделил на стеллаже часть полки. Теперь у Торика там была как бы своя лаборатория. Для нагревания растворов он зажигал свечу. Она нещадно коптила, поэтому часть лампочек-колбочек щеголяла черными боками. Мама, видя его интерес, иногда приносила с работы освободившиеся стеклянные пузырьки, и они тоже шли в дело. Так началась «игра в науку».
Мощным катализатором оказалась статья все из того же «Юного техника», где рассказали, что многие вещества для опытов можно достать на кухне, в аптеке и даже в фотомагазине. Причем назвали их поименно и с формулами! Лаборатория пополнялась. А слова «гексацианоферрат калия» звучали как заклинание, где ни в коем случае нельзя ничего перепутать. Тетя Таня, узнав о новом интересе племянника, прислала подарок — несколько настоящих пробирок и штатив для них. А потом сработал принцип «подобное притягивает подобное».
Примерно в километре от дома проходила железная дорога, по которой шли вагоны. В том числе товарные. В том числе везущие разные интересные вещества. Кристаллическая сера, известь, селитры и другие соли порой просыпались прямо на колею. Торик устраивал туда регулярные мини-экспедиции, собирал вещества и пополнял свою лабораторию. Заодно практиковался в аналитической химии, стараясь определить, что за вещество нашел на этот раз.
Аналитические реакции очень хорошо вписывались в его интерес «увидеть невидимое»: ты сливаешь две прозрачные жидкости и — если в одно из них было искомое — получаешь внезапную перемену. Возник цвет, выпал осадок, побежали пузырьки газа, окрасилось пламя. Так тайное становилось явным. Если не становилось, он не расстраивался.
А еще позже мама все-таки отвела Торика в химический кружок во Дворце пионеров. Руководитель кружка поначалу очень удивился — обычно его контингент состоял из семиклассников и старше, а тут какой-то третьеклашка — но потом проникся и разрешил. И уж там-то химическая лаборатория была почти настоящая — с вытяжными шкафами, горелками, запасами кислот и щелочей. А главное — широчайшим выбором всевозможных химикатов.
Однако со своими «коллегами» по кружку Торик так и не смог подружиться. Во-первых, он для них был совсем маленьким. А во-вторых, и это главное, у них были очень разные интересы. Типичного кружковца больше всего интересовали взрывы, ракеты, эффектные опыты вроде «фараоновой змеи» или «вулкана». А Торика в основном привлекали превращения (лучше, если при этом менялся цвет), аналитика, чтобы узнать, из чего сделано то или другое.
Из эффектных опытов ему нравился «силикатный сад». Схема очень простая: берем обыкновенный силикатный клей, выливаем в пузырек, с которым можно проститься. А потом досыпаем в этот пузырек немного разноцветных солей. Правильно «посеянный» сад тут же начинает медленно «расти», образуя самые разные формы, очень похожие то на деревья, то на траву, то на подводные ветки. Особенно красиво получается, если «посеять» сразу несколько разных солей. Тогда вырастает настоящий подводный сад, разноцветный и разнообразный. Вот только встряхивать его нельзя — вся красота тут же обломится и рассыплется.
Так что химии в детстве Торика было много, гораздо больше, чем у нормальных людей за всю жизнь случается. Где-то в глубине души он тайно мечтал однажды открыть что-то новое в науке. И подарить людям.
Занятия эти имели настолько странное действие на людей, что Торик все больше чувствовал себя Ихтиандром. Людям, далеким от химии (а таких вокруг большинство) он казался вундеркиндом. В залпе ярко-зеленого салюта он узнавал соли бария, а эффектные темно-красные вспышки безошибочно выдавали стронций. Но если он говорил об этом вслух, окружающие начинали как-то подозрительно на него коситься.
Те же, кто химию знал, воспринимали его как выскочку или как какой-то генетический дефект вроде пятой ноги у теленка или лишнего уха у кошки. При этом «своим» его не считал никто. Ни рыбы, ни люди.
Самое смешное, что и те, и другие были частично правы. Да, он многое знал, но при этом знания были поверхностные. Поскольку давалось все легко, он не умел и не привык учиться. Вместо этого он больше всего любил «нахвататься по верхам», особенно когда нет никакого спроса. Не умел ставить себе цели и достигать их. Да, он вроде бы энергично что-то делал. Ставил опыты, что-то изучал, смотрел, даже делал выводы.
Но все это в рамках идеалов отца — найти для сына такое занятие, которым можно заниматься всю жизнь, но так и не прийти к результатам. Через четверть века такого как Торик окружающие называли бы «ботаном», а сейчас он просто странный мальчик. Он стремительно вырастал в одних направлениях, как правило, весьма далеких от жизни, и столь же стремительно деградировал в других, нужных для жизни и взаимодействия с людьми. И пока перекос только усиливался.
* * *
Иногда Васильевы всей семьей смотрели диафильмы. Папа разворачивал экран, заботливо свернутый до этого в трубочку (папа никому не доверял доставать и сворачивать его), а мама привычно задергивала штору. Рассаживались, запускали проектор и смотрели, причем не только сказки, но и фантастику. Так Торик впервые узнал про Изумрудный город и Мальчика из спичечной коробки.