Родное гнездо
Шрифт:
— Миша, так нельзя!
— Подожди, сейчас как раз прохождение. Потом поговорим, ладно?
— Не ладно! — не унималась мама. — Давай снимай свои наушники.
— А что, проблема какая-то?
— Да, проблема! Ты совсем не занимаешься ребенком! Сделал ему наушники, и все? Почему я его чему-то учу, а ты — нет?
— Чему?
— Всему, что знаю. Позавчера пекли с ним печенье. Он же умный мальчик. Смотри, какие книжки читает. Спроси, что у него получается, что нет. Ты знаешь, что он никак не мог освоить письмо?
— Да ладно! Он
— Печатными буквами, как ты! А в школе…
— Вера! — Папа явно терял терпение. — Он же ма…
— Покажи ему что-нибудь. Дай отпилить ненужное. Пусть гвоздь забьет, розетку починит…
— Еще бы он в розетки полез! Я сам все сделаю.
— Ты-то сделаешь… — Теперь уже мама теряла терпение, а заодно и новые аргументы.
— Ладно, — вдруг успокоился папа. — Доля истины в этом есть. Я подумаю, что можно сделать. А пока — дай поработаю. Тихо! Кажется, Мексика проклюнулась.
— Ты только говоришь…
Вера понимала: не время. Прохождение — это святое. В такие дни Михаил был неумолим, и отогнать его от радиостанции могли только пожар или землетрясение. Весь смысл радиолюбительства — ловить самые редкие и далекие станции на грани досягаемости. Обычно их не слышно. Но иногда из космоса прилетал солнечный ветер, приносил космические частицы, зажигал в небе северные сияния, а на Земле случалось это чертово прохождение. Радиосвязь сходила с ума. Ближайшие станции из соседних городов пропадали. Зато в невиданном количестве выползали маленькие и слабые — но такие ценные! — дальние корреспонденты.
Все это он объяснял ей много раз, и что? Ничего он делать не будет, как всегда. Вера тяжело вздохнула.
Торик подвинул наушники обратно. История на пластинке почти закончилась.
* * *
Расклад в их семье установился своеобразный.
Торик был крайне неспортивным ребенком. Папа считал, что спорт — для тех, кому заняться нечем, и у кого в жизни нет других интересов. Поэтому Торик даже утреннюю гимнастику не делал. И толстел. Драться папа не умел. Соответственно, в семье не было культа «мы им покажем!» и «защити слабого». Показывать и защищать было некому.
Ну ладно, не всем суждено быть задирами. Но Торик совершенно не умел ни отстаивать свое мнение, ни бороться за место под солнцем. Куда там! Он не научился даже просто заговаривать с людьми, не знал, как поддержать разговор.
Папа считал, что общаться ненужно, ни к чему это. Зачем тебе другие? Человек должен быть самодостаточным! А мама от природы превосходно умела сходиться с людьми в любых ситуациях. Но она делала это инстинктивно, ей и в голову не приходило, что кто-нибудь может такое не уметь, и его нужно специально этому учить.
Зато мама надеялась пробудить в сыне тягу к прекрасному. Она раскладывала цветные карандаши и приговаривала: «Смотри, цвета не с любыми цветами сочетаются. Вот эти ладят друг с другом. А эти — нет. Видишь?» Он видел. Сами цвета привлекали его куда больше, чем нарисованные
Внезапно в окно постучали. Пашка был очень взволнован, его прямо распирали новости:
— Афишу видал? В клубе покажут новое кино. Фантастику! «Человек-амфибия»!
Новость обрадовала всю семью. Папа сказал, что читал такую книгу Беляева, там про особенное существо — наполовину рыбу, наполовину человека, но не русалку. Мама тоже решила посмотреть фильм. Торику срочно выдали рубль, и он помчался в клуб купить билетов на всех — два взрослых, по двадцать копеек, и два по десять — себе и Пашке.
* * *
Фильм показали через два дня. Зал был полон! Торик не ожидал, что так много людей захотят смотреть фантастику. А они пришли.
Сам фильм просто покорил всю семью: такой яркий, музыкальный, живой и необычный! А какая музыка, песни! Мама сказала, что ей нравятся главные актеры — Ихтиандр и красотка Гуттиэрэ. Пашка был в восторге от разудалых сцен в таверне, а еще от песни «Эй моряк, ты слишком долго плавал!» Папа перечислял детали, которые в книге описаны иначе. А Торик улыбался и молчал. Он и сам не сразу прочувствовал, насколько фильм его зацепил.
Об этом надо было подумать как следует. Переварить. Осознать.
Выйдя из клуба, Торик по-новому посмотрел на свой дом. Приземистое одноэтажное здание манило и отталкивало одновременно. Общую входную дверь неизменно держали открытой, отчего дом оставлял ощущение ничейности, отчасти даже бездушности. Но сейчас, осенним вечером, ярко-желтая полоса света, падающая из дверей на площадь, словно приглашала поскорее вернуться домой.
Вот он, привычный темный коридор с зелеными стенами… Первая же дверь открылась, выпуская незнакомую девочку.
— Мам, я на минутку! — Мелькнули аккуратные темные косички с лентами и любопытные карие глаза.
— Зара, вернись! Район неблагополучный!
Мать втянула дочку за руку, дверь захлопнулась.
У третьей плиты возился Боря Карасиков.
— Теть Вер, здравствуйте!
— Здравствуй. Готовишь?
— Да. Папка сегодня придет поздно, а мамка в ночную.
Они вошли в свою комнату.
— Бедный мальчик, — сочувственно вздохнула мама. — Эта Клава вообще готовить перестала. Зато скандалит громче всех. И почему «ночная»?
— Она работает крановщицей, — пояснил папа. — Производство у нас круглосуточное: стране нужен бетон, а краны — штука дорогая, они не должны простаивать.
— Ясно. Но семьей-то надо заниматься!
— Надо, — согласился папа и включил радиостанцию.
Торик вдруг вспомнил девочку:
— Пап, а кто у нас теперь в первой квартире живет?
— Это Хаустовы, только заселились. Но, скорее всего, долго не задержатся.
— Почему? — удивилась мама.
— Его сразу взяли замом главного инженера. А она где-то в управлении торговли.