Рок И его проблемы-4
Шрифт:
— Спасибо за завтрак, — сказал Гвидонов. — Было очень вкусно.
Если она и дальше будет отвлекать его от дела, сбивать с мысли, не давать сосредоточится, — то впереди их отношения ожидает довольно серьезный кризис.
Самое последнее дело, — отвлекать человека от работы.
Ей срочно нужно придумать какое-нибудь дело, — чтобы она занималась им с утра и до вечера, и думала только о нем, и уставала от него, и говорила только о нем. Что-нибудь, типа обучения детей английскому в детском саду. Где их много, и они все
— Родина, — сказал сухо Гвидонов, — это то, что очерчено государственными границами.
— И тебя переполняет гордость за свою родину.
— Естественно, — сказал Гвидонов.
— А Ташкент, Киев, Кишинев, Минск?.. А Рига, Вильнюс?.. Тебя уже не переполняет за них гордость?
— Мэри, — сказал Гвидонов, окончательно теряя над собой контроль. — Спасибо тебе большое за завтрак. Было очень вкусно.
— А Калининград? — продолжала Мэри. — Если его отдадут немцам? Потому что это Пруссия. И называется он совсем по-другому?.. Это будет родина или нет?.. Мне просто хочется знать.
— Петр! — закричал Гвидонов на весь номер.
К его удивлению, тут же послышался вежливый стук в дверь.
— Да! — сказал он.
Заглянул ординарец.
— Мэри хочет посетить лавку ремесленника, к которому мы заходили вчера. Купить на память кое-какие сувениры. Их там много… Так что вы не торопитесь и наберите побольше, самых разнообразных.
— Погода, — сказал Петька.
За окном мело и свистело, как вчера вечером, и никак не думало стихать.
— Не стеклянные, — сказал Гвидонов. — дойдете. А потом, может, случая больше не представится. Как только ветер стихнет, — мы улетаем…
— Есть проблема, — сказал Гвидонов. — Вы извините, я вас дергаю по пустякам.
— Я разрешил, — отозвался Чурил ровно. — Кроме этого, мне самому интересно, — следить за твоей логикой. Вернее, ее перескоками. В надежде прочитать достойный детективный роман.
Ему все роман, что он там не читает…
— Сторож, — сказал Гвидонов. — С ним что-то не так.
— Что не так? — спросил Чурил.
Таким тоном, будто уже замочил его.
— Нет, — сказал Гвидонов. — Все нормально, он хороший сторож… Дело в другом. Нам нужен специалист, самый лучший психотерапевт…
— Он что, тронулся головой?
— Нет… Но, может быть, его тронули. Проверить нужно обязательно. Я думаю, он мог видеть того, вернее тех, которых там не было. Нечто типа внушения: идти за призраками, пока они не растворятся. Поэтому за той скалой ничего не нашли, что туда никто и никогда не заходил…
В трубке воцарилось молчание, потом Чурил сказал:
— Логично… Но это меняет всю ситуацию.
— В частностях, да.
— Говорил, — сухой рационалист. В буддизм еле-еле поверил… А тут такое выдать.
Гвидонов так понял, Чурил изволили пошутить.
— Это и есть, — рационализм. Что же это еще?
— Тогда я думаю,
— Я так не считаю, — сказал Гвидонов. — Проверить нужно довольно срочно. Чтобы не топтаться на месте.
— Я и сам как на иголках, — задумчиво отозвался Чурил.
В Пекин они прилетели второго марта. В Пекине была весна.
Весна, весна, без конца и без края, — она неумолимо катилась по планете. После зимы, — не пригодной для человеческой жизни.
Гвидонов, сходя на аэродроме по трапу, вдохнул запах прелой земли, освободившейся от беспросветной спячки, и теперь желающей, чтобы в нее что-нибудь посадили. Вдохнул запах этой земли, и зеленеющей кругом травы.
Все вокруг стало как-то по-другому. Словно он остановил на секунду свой извечный бег марафонца, остановился и подумал: Зачем?
Зачем он куда-то все время бежит… Бежит, спешит, мчится, крадется, ползет, двигается. Куда-то и зачем-то. Всегда.
Особенно, когда вокруг одни китайцы. Они говорили на китайском, вели себя, как китайцы, и все вокруг: землю, траву, самолеты, дома, весну — делали немного китайскими, с чуждыми заботами и целями.
— Ты никогда не ела лягушек? — спросил он Мэри.
— Нет, — ответила она. — Это национальное французское блюдо. И это очень дорого.
— Это национальное китайское блюдо, — сказал Гвидонов. — И нам с тобой все по карману…
Весь вечер и половину ночи они ели лягушек… Поедание лягушек, — это красивый и долгий процесс. Когда кругом горят бумажные китайские фонарики, вокруг, — ни одного русского слова, все как-то торжественно, по-азиатски красиво и чинно.
Когда деревянный стол, — тяжел, стулья, — крепки, а шаги проходящих рядом, почти не слышны из-за чуть вытершейся зеленой ковровой дорожки. И разговор тех, кто проходит по своим делам, негромок и вежлив.
Гвидонов и Мэри сидели напротив друг друга за прочным китайским столом, накрытым старомодной белой скатертью, на котором, кроме еды, горел один из бумажных фонариков, внутри которого была свечка, и стоял букет с самыми настоящими тюльпанами.
Когда сидишь напротив друг друга, когда впереди долгий неторопливый вечер, приятно думать о чем-нибудь необязательном. Приятно, и можно себе это позволить, раз никуда не торопишься, а нужно получать удовольствие.
— О чем ты думаешь? — спросила Гвидонова Мэри.
— Я размышляю над одной буддийской историей, — сказал ей Гвидонов. — Никак не могу ее понять. Может быть, ты мне поможешь?
— Попробую, — с удовольствием согласилась Мэри.
— Это притча, — сказал Гвидонов. — Я прочитал ее в какой-то книжке, сначала забыл, а потом начал вспоминать. Чем дальше, тем чаще… А вот сейчас сижу, и думаю только о ней.
— Ты много читаешь, — с уважением сказала Мэри. — Я никак не ожидала, что ты так много читаешь, и такие умные книги.
Гвидонов рассмеялся: