Рокки, последний берег
Шрифт:
Фред сделал знак Иде (Элен начисто забыла о ее присутствии), которая поспешно подала им салат из красных ягод, украшенный листиками свежей мяты.
От вина, приглушенного света, Моцарта приятное тепло распространилось по телу Элен, согрело лоб, затылок и душу. Желание заняться любовью, так ее и не покинувшее, на протяжении всего ужина росло, заполняя все ее существо целиком. Стресс последних дней, тревоги поспешного отъезда испарились, прошли, их как рукой сняло.
— Я с ног валюсь, — сказала она, вставая. Обогнула стол, пытаясь, несмотря на хмель, двигаться сексуальной походкой, скопированной со Скарлетт Йоханссон в «Черной вдове». Взяв Фреда за руку, она с некоторой властностью в голосе, добавила: — Идем.
Дети в своих комнатах наверняка уткнулись в планшеты, Элен знала, что они им не помешают. Фред послушно встал. Не выпуская его руки, она повела мужа в спальню, мельком увидев силуэт Иды, которая
Они легли в постель. Как всегда с Фредом, все произошло быстро, но Элен привыкла, в какой-то мере ее это устраивало. Она не знала почему, но ей не нравилось лицо Фреда, когда он занимался любовью. Оно всегда было перекошено, как будто он загружал в багажник машины слишком тяжелые чемоданы.
Потом она долго лежала в постели без сна, голая, рядом с крепко спящим мужем. За окном синело ночное небо. Впервые она так хорошо видела звезды. На какой-то миг она физически ощутила себя частицей бесконечной Вселенной.
У нее закружилась голова.
И тогда, между Кассиопеей и Большой Медведицей, величественный, как галактический объект, ей почудился член Евангелоса.
В животе смутно заныло.
Это была тоска по чему-то любимому, но сгинувшему навек.
И леденящее кровь предчувствие, что скромный член Фреда будет последним в этом мире членом.
Она провалилась в сон.
На следующий день Фред повел их на экскурсию по острову, после того как Ида подала им завтрак из хлопьев, тостов и свежих фруктов. Элен попросила латте макиато вместо капучино и получила его. Он был безупречен.
Проглотив ложку гранолы с черникой и асаи, она зашла на новостные сайты через спутниковую сеть. Новости с большой земли приходили кошмарные, все рушилось, целые страны тонули в анархии (кадры мятежей, резни, горы трупов), американская армия эвакуировала президента, правительство и Конгресс на стратегическую базу, расположенную на Сент-Томасе в архипелаге Американских Виргинских островов, но ходил слух, что один сенатор якобы подделал санитарный тест и заразил две тысячи человек, в том числе президента и первую леди.
Элен выключила айпад.
От всех этих новостей ей было тошно.
Все уладится.
Всегда ведь все улаживалось.
Экскурсия по острову заняла не больше часа. Дети бегали, Жанна весело смеялась, заразив своим весельем и Алекса. Жет прыгал вокруг них. Дети, собака, морской пейзаж — это была совершенная картина счастья. С гордостью строителя империи Фред излагал подробности про широту и долготу, течения, климат, площадь. Их сопровождал Марко, совместив экскурсию с ежедневным осмотром установок. Элен завораживал этот маленький человечек, казалось не испытывавший никаких эмоций, как будто, имея дело с машинами, он стал машиной сам. Фред говорил без умолку: показывал ветряк, цистерну, компост, солнечные панели, широким жестом в сторону мыса, о который разбивались волны, указал место, где находилась гидроустановка. Потом он повел всех в погреба, кладовые и холодильные камеры. Фред говорил и говорил без остановки.
— Разумеется, — втолковывал он Элен, — ты меня спросишь: «А если в один прекрасный день не будет ветра или солнца, а гидроустановка сломается, как мы будем снабжать все это электричеством?» А я тебе отвечу, что это практически невозможно… Вероятность близка к нулю, но я предусмотрел и это! Есть электрогенератор, готовый принять эстафету, и…
— Когда ваше джакузи работает, у нас не хватает тока, — вдруг вмешался Марко.
Фред обернулся к нему:
— Простите?
— Когда ваше джакузи работает, у нас не хватает тока. Нет горячей воды, нет света. Мы не можем готовить. Электричества нет.
— Что ж, ничего не поделаешь. Мы же не будем плескаться в джакузи сутками. Детям это в удовольствие, они обожают пузырьки.
— Да, но если бы они могли не пользоваться им вечером и с утра…
Фред посмотрел на Элен, потом на детей, потом на Марко и заговорил как адмирал, обращающийся к простому матросу:
— Я думаю, мои дети здесь у себя дома. Ты согласен?
— Да, конечно. Но надо бы все-таки им сказать, чтобы не…
— Кто тебе платит? — не дал ему договорить Фред.
Марко осекся. С минуту подумав, он ответил:
— Вы.
— Точно! Я плачу. Я решаю. Все понятно?
Марко кивнул. А Фред добавил:
— Что же касается моих детей, я их отец, и мне лучше знать, что для них хорошо или плохо, что им запрещать, а что разрешать! Понятно?
Марко ничего не сказал, только опустил глаза. Этот знак подчинения власти как будто удовлетворил Фреда, и он продолжил экскурсию.
Хотя Иду и Марко наняло агентство «Safety for Life», контракт напрямую заключал Фред. Таким образом, жалованье им назначило агентство, но платил Фред из своего кармана, и Фред же определял условия их работы. Жалованье было щедрое, а тот факт, что служащим предоставлялся стол и кров, делал его еще привлекательнее. В контракте было оговорено, что Ида
Что касается питания, служащим было разрешено пользоваться кладовыми, но, во-первых, они должны были записывать в специально заведенную для этого тетрадь все, что взяли, во-вторых, не могли брать все, что хочется. Они не имели права на деликатесы (для Фреда это само собой разумелось, деликатесы — роскошь, которая полагается только семье): мраморная говядина; омары; крабы; раки; икра; индейка; красная рыба; трюфели; итальянские, корсиканские и испанские колбасные изделия в вакуумной упаковке были запрещены. Разумеется, алкоголь тоже был под запретом для служащих. Фред не хотел, чтобы люди, которых он считал несведущими в тонком искусстве винопития, пользовались его погребами, и тем более не хотел делиться своими бутылками виски, водки, рома и всевозможных ликеров. Фред объяснил Элен, что служащие — выходцы из бедных стран, где алкоголизм — настоящий бич; связь между пьянством и нищетой, по его мнению, давно не требовала доказательств, и он считал в каком-то смысле своим долгом защитить Иду и Марко от них самих. Как бы то ни было, служащие должны помнить, что они только служащие, что их присутствие на острове, в доме — работа, а не праздник. Позволить им пить спиртное было бы, как он выражался, тревожным сигналом.
Прошло время.
Дни складывались в недели, и восторг первых дней слегка пошел на убыль. Атмосфера по-прежнему царила приятная, но, по мере того как становились реже новости из внешнего мира, сомнение мало-помалу поселилось в сердце Элен, точно грозная тень стервятника, парящего в весеннем небе.
А что, если в конечном счете ничего не уладится? — нашептывало ей сомнение. Что, если мир на самом деле канет во мрак и это временное убежище станет окончательным? Что, если здесь, вдали от всего, вырастут твои дети — без будущего, без перспектив, без надежд, погрязнув в череде дней, неотличимых один от другого, похожих на бесконечное отражение в поставленных друг против друга зеркалах? Что, если на этих нескольких квадратных километрах ты так и состаришься — медленно, сединка за сединкой, морщинка за морщинкой, а муж будет твоим последним спутником, его тело — последним телом, его член — последним членом, и нет больше никакой надежды? — как будто спрашивал ее стервятник. Она часто об этом думала с наступлением ночи. В эти часы, когда сознание балансирует между бодрствованием и сном, страх скручивал ей желудок, и она не могла противиться натиску нескончаемого потока вопросов. Лежа в темноте, в обществе одного только нечистого дыхания Фреда, она ворочалась с боку на бок, силясь убедить себя, что эта штука, сверлящая ей мозг, — не что иное, как симптом иррациональной паники. Она пыталась глубоко дышать, вдыхать через нос, выдыхать через рот, как учил ее коуч по медитации в полном сознании. Когда усталости и дыхательных упражнений не хватало, она вставала и шла к аптечному шкафчику за таблеткой ксанакса. Принимать его она начала через несколько недель после приезда. Паника накатывала и отступала, почти забывалась днем, но Элен чувствовала, что она подстерегает ее, точно насекомое, выжидая подходящего момента, и выползает ночью из расселин сознания. Поначалу было трудно ее распознать. Она принимала симптомы паники за стресс, связанный с переменами, тревогу за родителей. Но это чувство было глубже. И упорнее. Рыло и рыло свою нору. Она, всегда хорошо спавшая, просыпалась в неурочные часы с бешено колотящимся сердцем, мокрая от испарины, и усталость от разбитых ночей сопровождала ее потом весь день, как болезнь, приводя к полной потере трудоспособности. Наконец однажды вечером Элен приняла маленькую белую таблетку.