Рокки, последний берег
Шрифт:
Приписка W@lter#Hirsh: «После месяца карантинных мер мародерство стало привычным делом. Силы охраны порядка не вмешиваются и даже участвуют в грабежах. У собачки рана на брюхе. Может быть, укус другой собаки (?). Она ходила за мной несколько дней, но умерла от инфекции (?) или еще от чего-то».
Фотография с авеню Риверхед. 04:00.
Все покрыто чем-то ослепительно-белым. Тротуары и машины. У фасадов образовались сугробы сантиметров в десять высотой. Кажется, будто прошел снегопад.
Приписка W@lter#Hirsh: «Самолеты и вертолеты сбрасывали этот порошок на все крупные города. Люди говорили, что это дезинфицирующее средство (?). Птицы, которых им обсыпало, попадали с деревьев. Замертво. Люди ударились в панику. Пошел слух, что это на основе „Циклона Б“. Тысячи людей ушли пешком в глубь страны (топлива нет, все конфисковано армией). Понятия не имею, что с ними сталось».
Был еще блог rtNews, который вела команда русских журналистов. Сказать по правде,
Фред говорил, что все это лишь нагромождение фейковых новостей. Элен это знала, но не могла удержаться и ходила на сайт rtNews — было в нем что-то успокаивающее, ведь заговор, каким бы ужасным он ни был, все же не так ужасен, как мысль, что все происходящее не имеет никакого смысла. Заговор подразумевал, что за воцарившимся хаосом есть некая программа, организация, глобальная схема, которая может быть явлена миру, план, который можно продемонстрировать, что есть люди у руля, и то, что казалось неконтролируемым, на самом деле подспудно тщательно контролировалось, предусматривалось и предвосхищалось уже давно. Когда малая доля сознания, верившая в заговор, брала верх над ее критическим умом, Элен чувствовала себя лучше, как под легким воздействием ксанакса; ей думалось, что крушение мира — лишь промежуточный этап перед перестройкой, в которой, может быть, и для нее найдется место. Увы, долго закрывать глаза на правду не удалось: не было никакого заговора, не было ни плана, ни организации, существовал лишь гигантский бардак, хаос, поглощавший все, что человечество так серьезно и упорно строило тысячелетиями, начиная с политических структур и мировой экономики.
Однажды вечером, ожидая, когда ксанакс сделает свое дело, Элен задумалась об английской королевской семье и ее долгой истории: все эти завоевательные войны и кровопролитие за престол, все эти интриги, браки по договоренности, пакты, соглашения, военные и мирные альянсы. Она попыталась представить себе воочию, какое количество энергии было затрачено на разработку британской монархии: тексты, которые приходилось сочинять и писать, легенды, которые приходилось поддерживать, законы, правила, традиции, которые приходилось навязывать населению, политика кнута и пряника, а сколько замков пришлось построить, а сколько лисиц пришлось убить на псовых охотах, которые были все равно что тимбилдинг для аристократии, а крикетные матчи, а скачки, а кровавая колониальная империя, церемониал, наследники, которых обучают розгами в элитных школах, летние резиденции, построенные на обломках коралловых рифов, колоссальные состояния, выросшие на хищениях и грабежах… Все это сгинуло или шло к тому. Вечность всех этих свершений была лишь иллюзией. Законы термодинамики с равным успехом работают во вселенском масштабе и в масштабе человеческом. Энтропия, неотвратимое движение всего сущего к хаосу никого не забудет.
Никогда.
Нигде.
Поначалу Фреду удавалось поддерживать связь со своими компаньонами Мохаммедом и Лорой. Мохаммед укрылся в имении, притаившемся в тосканских холмах: он владел идиллической средневековой фермой, перестроенной за огромные деньги. Он сохранил в целости остов старой фермы, несколько домиков, часовенку, не тронул фасады из огромных местных камней, но добавил весь мыслимый современный комфорт. Везде была установлена идеальная изоляция, теплые полы для зимних месяцев, кондиционеры, чтобы не задохнуться жарким летом, роскошные ванные, в общем, все, что нужно, чтобы почувствовать себя царьком в своем царстве холмов и каштановых рощ возраста в несколько сотен лет. Лора же отказалась покидать свою квартиру. Она говорила, что чувствует себя в безопасности только на этих шестидесяти квадратных метрах, на двадцатом этаже высокой башни в сердце шикарного квартала, где селились молодые короли финансов, балованные детки нефтяных магнатов и пожилые рантье, разбогатевшие на спекуляциях
После нескольких дней на острове Фред получил электронное письмо от Лоры: она писала, что армия объявила строгий карантин. Выходить из дома запрещено. Пищу раздают люди в защитных комбинезонах. Еще через несколько недель Лора сообщила, что пайки становятся все более скудными и раздают их нерегулярно. Чуть позже она упомянула об отключениях воды и электричества. Она писала о людях, почти обезумевших от голода и изоляции, о молодых королях, балованных детках и пожилых рантье, утративших лоск хорошего воспитания, рассказывала, как изысканные манеры смыло страхом, как ей пришлось забаррикадироваться в квартире, подперев дверь стульями, столами и буфетами, как оголодавшие выходили на улицу в надежде найти что-нибудь поесть и как в них стреляли без предупреждения армейские патрули, исполняя недвусмысленный приказ.
Последнее сообщение Лоры было коротким: «Воды нет уже неделю… Ничего нет… Кажется, это конец. Л.».
Мохаммед просто вдруг перестал подавать признаки жизни. Фред так и не узнал, что с ним случилось. Гипотез было много, но ни одной оптимистичной. В этом контексте отсутствие новостей вряд ли означало хорошие новости.
Элен сохраняла связь со своими родителями полтора месяца. Поначалу она всеми силами пыталась переправить их на остров, но воздушное сообщение было прекращено на следующий день после их приезда, и контроль вдруг стал невероятно строгим; даже попытки подмазать пилотов (Фред предлагал колоссальную сумму одной компании по прокату частных самолетов) не сработали, гражданский самолет, осмелившийся нарушить эмбарго, попросту сбивали. Подобно большинству людей, родители Элен предпочли покорно повиноваться распоряжениям правительства, убежденные в том, что гражданский долг и послушание — главное в эти смутные времена. Сначала они несколько недель сидели дома, в своем уютном коттедже в провинции, слепо веря если не в скорейшее, то в непременное возвращение в колею. Они родились в двадцатом веке, в мире, опустошенном мировой войной, знали «золотые шестидесятые», культурные революции, финансовые кризисы, скачки цен на нефть, аномальную жару, пандемии, теракты, и в них крепла уверенность, что все всегда рано или поздно улаживается. Они в совершенстве воплощали эту абсурдную веру в надежность учреждений и вечность человеческой цивилизации.
Позже, после строгого санитарного контроля, их эвакуировали автобусом в место, которое они называли лагерем беженцев, а военные — эвфемизмом «защищенная зона» (или еще ЗСЗ — «Зона санитарной защиты»).
Тогда-то Элен и получила от них последнее сообщение.
Ида и Марко поддерживали связь со своей дочерью тоже полтора месяца — она пыталась бежать от смут, вызванных паникой, когда болезнь поразила Чили, и хотела перебраться в Аргентину через Анды. Она написала тогда (Ида рассказала об этом Элен): «Оставаться в Сантьяго слишком опасно. Говорят, Аргентина организует гуманитарные воздушные мосты в США». Ида и Марко пытались объяснить ей, что это только нелепые слухи, никаких гуманитарных мостов нет, а США наверняка в том же отчаянном положении, что и весь остальной мир, но без толку. Она уехала. Пообещав родителям дать о себе знать, как только сможет. Они ждали, терзаемые беспокойством, о котором не говорили, но регулярно заглядывали в почтовый ящик и проверяли через сервер iCloud, включен телефон их дочери или выключен.
Тщетно. Больше ничего не было.
Однажды вечером — шел второй месяц — Элен сидела за столом с Фредом и детьми. Жанна в наушниках смотрела «Гарри Поттера и тайную комнату» на айпаде, поклевывая из своей тарелки. Александр хмурился. Он ничего не говорил, стараясь придать молчанию враждебность, и нарочито вздыхал, чтобы привлечь внимание. Это его поведение раздражало Элен донельзя. Когда он был таким, ей хотелось отхлестать его по щекам. А таким он бывал все чаще, и отхлестать его по щекам ей хотелось все чаще. Она поговорила об этом с Фредом, тот сказал, что это нормально, что подростку переносить эту ситуацию, вероятно, еще труднее, чем взрослым, и что не надо придавать слишком большого значения, когда он пытается обратить на себя внимание. Крепко сжав ручку ножа, Элен подумала, что ей хочется не придавать значение, а отхлестать его по щекам, отхлестать изо всех сил, наотмашь. Но она ничего не сказала. У нее не было сил на споры. Она проглотила гнев, протолкнула его в желудок, где он распространил такой жар, словно там была полная супница лавы.
Ида пришла из кухни, чтобы убрать со стола, и Элен заметила, что у нее странный вид: выражение лица человека, у которого где-то болит, но он не хочет этого показывать. Когда Фред попросил ее принести кофе в гостиную, она расплакалась. Фред тупо смотрел, как она плачет, сцена была драматическая: Ида стояла перед ним, в руках стопка тарелок, на них приборы, которые мелодично позвякивали в ритме всхлипов, и крупные, как фасолины, слезы текли по ее щекам.
— Ида, да что происходит? — спросила Элен. Ее уже начал доставать этот вечер с надувшимся сыном, молчащей дочерью и мужем, который никогда-никогда-никогда — что бы он ни делал и как бы ни был богат — не будет таким сексуальным, как Евангелос!