Роковое дело
Шрифт:
– Что не так? – спросил он, когда умелой рукой растирал Сэм напряженную шею.
– Ничего, а что?
– То ты расслабилась, а сейчас опять вся как струна.
– Нам нужно поговорить.
– Да, я тебя слушаю.
– Не могу я работать копом в голом виде.
Засмеявшись он спросил:
– Так прописано в инструкциях?
– Если нет, то стоит прописать.
Приподнявшись и сев, Ник потянулся к кипе одежды, которую сложил в полуметре от кровати, нашел футболку, что была на нем, когда Сэм пришла, и
– Лучше?
Закутанная в футболку, источавшую его сексуальный мужской запах, она прильнула к груди Ника.
– Угу, кроме того, что ты еще голый.
– Я не коп. – Он взял ее руку и поднес к губам. – Рассказывай, Сэм.
На долю секунды ее пронзила тупая боль.
– Что с тобой? – встревожено спросил Ник. – Ты прямо мгновенно побледнела.
– Ничего. – Она попыталась глубоко вздохнуть и потерпела неудачу. – Просто нелады с желудком.
– Какие нелады?
– Беспокоит время от времени. Так, ничего.
– Ты его проверяла?
– Пару раз, - выдавила из себя Сэм.
– Милая, Боже, да у тебя серьезно болит! Чем я могу помочь?
– Дай вздохнуть, – сказала она, пока боль вцеплялась в нее когтями, отчего Сэм тошнило, и она покрывалась потом. – Прости.
– Не извиняйся. – Он прижал ее к себе, так и держал, нашептывая нежные утешающие слова, приносившие облегчение.
Она закрыла глаза, сосредоточилась на его голосе и поплыла по течению. Боль отступила, но после приступа – что самое худшее – Сэм чувствовала себя выжатой как лимон и растерянной.
– Прости.
– Я же сказал, не извиняйся. Тебе нужно с этим что-то делать. Возможно, у тебя язва или еще что. Я могу отвести тебя к моему другу. Он потрясающий врач.
– Кажется, болит, когда я понервничаю, что со мной частенько стало случаться.
– Ты нервничаешь от того, что тебе придется мне сказать?
Она наклонила голову и посмотрела в его карие глаза, которые пристально ее изучали.
– Выходит да.
Ник сел, подсунул под спину подушки и уютно прислонил Сэм к груди.
– Так давай с этим покончим.
– Копы не прижимаются.
– Сделай исключение.
– Думаю, я и так уже сделала несколько исключений , – сухо напомнила Сэм.
– Сделай еще одно.
Прежде чем вернется боль и напомнит, как против нее Сэм бессильна, она сделал еще одну решительную попытку.
– Мне нужно кое о чем тебя спросить. Наверное, ты расстроишься, а я это терпеть не могу, но придется.
– Ладно.
– Была ли вероятность, что Джон гей? Или, возможно, бисексуал?
Она почувствовала, как Ник напрягся, а потом так же быстро расслабился. И засмеялся. Искренне рассмеялся.
– Нет. Не просто нет, а ни единого чертова шанса.
– Откуда ты так уверен? Некоторые прячут это от друзей и семьи…
– Я бы знал. Уж поверь,
– Ты же не знал, что у него был сын.
И еще раз он мгновенно напрягся.
– И ты тоже не знаешь.
– Я почти уверена. Помнишь фотографию?
– И что?
– Его родители солгали. Его кузен Томас, сын Роберта О’Коннора, помнишь? Ему тридцать шесть, темные волосы, темные глаза. – Она села прямо, чтобы видеть лицо Ника. – Конечно, ты должен был слышать, как Джон говорил о кузене своего возраста, верно?
Ник подумал.
– Не скажу, чтобы когда-то слышал. Может, они не были близки. Кажется, Грэхем с братом не очень общались.
– В любом случае, паренек на снимке – не кузен Джона. Мать сенатора солгала мне сегодня, а отец не опроверг. Ежемесячные выплаты – в течение двадцати лет – еженедельные звонки, его родителей я поймала на огромной лжи, поразительное сходство с сенатором… Не нужно быть детективом, чтобы все вместе сложить, Ник.
– Но почему… погоди. – Ник вдруг посерьезнел. – Один уикенд в месяц.
– Прости? – недоуменно спросила она.
– Он требовал один уикенд в месяц безоговорочно. Обычно третий по счету. Никогда не говорил, что делал с этим временем. Вообще-то, это было странно, сейчас до меня дошло.
– И ты только сейчас об этом упомянул? Какого черта, Ник?
– Прости. Просто это такая для нас была обыденная вещь, что я и не вспоминал об этом до сих пор.
– Готова поспорить, что если покопаюсь, то найду регулярные полеты в Чикаго.
Казалось, одним долгим выдохом воздух вышел из Ника.
– Почему он мне не сказал? Зачем он такое прятал от меня? От всех?
– Не знаю, но собираюсь завтра выяснить.
– Как?
– Одиннадцатичасовым рейсом.
– Она знает, что ты приедешь?
Сэм покачала головой.
– Элемент неожиданности. Не хочу дать ей время спрятать фотографии или отослать парня из города.
– Ты думаешь, это может иметь отношение к убийству?
– С уверенностью не могу сказать, пока не поговорю с матерью, но ведь по какой-то причине они скрывали тайну двадцать лет. Хочу знать почему.
– Несомненно, замешана политика.
– Что ты имеешь в виду?
– Сын-тинейджер с ребенком был бы политической помехой сенатору. Мне ли не знать. Как отпрыск родителей-тинейджеров, я могу удостоверить, какая это помеха в семье, которая с политикой даже не имела дела.
В душе Сэм отозвалась боль, прозвучавшая в его голосе.
– Грэхем О’Коннор захотел бы запрятать этот факт подальше в шкаф, – заключил Ник.
– Своего внука?
– Не думаю, что это имело бы значение. Имя О’Конноров не всегда было синонимом власти, как сейчас. В середине карьеры у него было несколько спорных кампаний. Если бы подгадали момент, это бы уничтожило отца Джона. Он действовал бы соответствующе.