Роман… С Ольгой
Шрифт:
— Прощай! — разворачиваюсь и заношу ногу, чтобы сделать первый шаг по направлению к двери.
— Ромка?
— Что? — стою к нему спиной.
— Считаешь, что я недостоин знать правду?
— Изъясняйся чётче, — расправляю плечи, разминая шею.
— У неё проблемы с сексом?
У нас с этим нет проблем…
Так я повторяю каждый божий день. Рассматривая собственное отражение в зеркале, повторяю, цитируя на память чьи-то заповеди. Но сколько не говорю, не заклинаю, в том ни черта не убеждаюсь.
«Зайти или не
— Твою мать, — с закрытыми глазами шепчет Красов. — Обалдел, что ли? В чём дело? — теперь выпучивается на меня, кивая и подпрыгивая одновременно. — Подслушиваешь? Стоишь под дверью? Ты чего?
— Есть разговор, — заглядываю в кабинет через его плечо.
— Будто я могу отказаться, когда начбез, великий Ромка Юрьев, решился посекретничать. Есть проблемы?
Вот ты мне и скажи, начальник!
— Это касается Оли, — сильно скашиваю взгляд, опускаю голову и рассматриваю пространство за моей спиной, перегибаясь через бок.
— Проходи, — Костя выставляет себе за спину руку.
Я помню, как попал к нему. Мне была нужна работа, от которой я бы не сходил с ума и не попадал в состояние прострации. Ольга привела меня сюда. Жена работала на Красова, хотя была с ним двадцать лет назад и не знакома.
Сейчас трудно подсчитать или просто, наобум, сказать, сколько лет мы знаем что-то друг о друге. Впрочем, и назвать нас закадычными друзьями можно с довольно-таки большой натяжкой. Скорее, хорошие приятели, имеющие стабильные, очень ровные и без эмоциональных пиков отношения. Тридцать? Нет, скорее двадцать восемь. Или всё же четверть века?
Красов окончил тот же институт, что и Лёля, только на три года раньше. Один факультет, общие преподаватели и такой же род занятий. Костя — архитектор, как и моя жена. Она устроилась к нему, когда Красов решил занять освободившееся место на полочке строительного рынка. Жена начала, как и все, с низов, а за небольшой срок, как это ни странно, дошла до полноценного руководителя. Десять лет назад Ольга возглавляла проектировочный отдел, каждый из сотрудников которого очень круто «рисовал». А теперь моя Лёля тухнет дома, ртом хватая жадно воздух, а сюда совсем не кажет глаз, прикрываясь нестабильным эмоциональным фоном, но народец, как оказалось, жаждет видеть директрису, чтобы на толстой перекладине повесить, предварительно отстегав вымоченными в соляном растворе розгами. Нас люто ненавидят, а местная богема жаждет крови младших Юрьевых, как будто того, что было, голодающим вампирам не хватило.
— Как дела? — Костя идёт впереди меня, направляясь к своему месту.
— Нормально.
— Что-то случилось?
— Я думаю, что она не готова. Можно отсрочить твоё предложение, просьбу или приказ? Отзови Фролова, Костя. И, пожалуйста, ничего ему не говори, пусть останется так, как мы придумали, не посвящай его в то, что было. Не хочу слыть убийцей еще и перед ним, — последнее произношу диким
— Садись, — рукой указывает на кресло, стоящее перед его большим столом. — В чём дело?
— Некогда рассиживаться, я спешу домой, — но всё равно за ним иду. — Кость?
— Домой?
Я своевольничаю и нарушаю внутренний распорядок дня, но сегодня этот сука-день с утра и не задался.
— С отцом огромные проблемы.
— Я помню. Как он, кстати?
— Всё будет хорошо. Ты услышал?
— Фрол — не дурак, Ром. За десять лет слухи поутихли, потому что распространители подохли, но…
— Я знаю, что на моих руках, знаю, сколько, и точно помню, чем обязан тебе.
— Не надо, не надо, — он крутит пальцем, благодушно улыбаясь. — Юрьев, я раболепие не терплю, а тем более от такого бугая, как ты. Растёшь, что ли?
— Костя, она скоро вернётся. Я это вижу, если ты в состоянии меня понять. То, что произошло два года назад, больше не повторится. Извини, что прошляпил того мудака.
Не думаю, что шеф забыл, как я его с одной клиенткой почти под монастырь подвёл.
— Там вообще никто не виноват, Роман Игоревич. Красивая семья пострадала, потому что её глава был в состоянии аффекта и не соображал, что вытворял, когда пёр на таран.
— И тем не менее… — пытаюсь что-то высказать, но жалко мнусь и грубо запинаюсь. — Отзови Сашку.
— Что опять не поделили?
— Он лишил мой отдел премии.
— Не верю! — Красов шлёпается, как подкошенный, в своё кресло.
— Придётся. Он наплевал на твою подпись и…
— Блефует наш писю-ю-юша. Заплатит, куда он денется. Я вот сегодня его распну, он и подобреет. Делать-то будет нечего! Вечерком, — он смотрит на свои наручные часы, — часов в пять или шесть Фролов закукарекает скворцом. Естественно, прогнется и заплатит по счетам. Что касается Оли…
От неё за целый день не поступило ни одного звонка или скупого на знаки сообщения, хотя бы о том, что она работает, не спит, но уже поела и у неё всё хорошо.
«Не забыть купить цветы!» — фиксирую на подкорке, пока слежу за тем, как двигаются губы Кости. Он ведь что-то говорит? Не могу сосредоточиться на том, что происходит, мысли разбегаются, а зрение теряет важную для осознания резкость. Перед глазами комната плывёт, а её хозяин маячит, как тёмное, но улыбчивое и что-то говорящее пятно.
— Спасибо за Астафьева, — неожиданно включается начальник.
— Там всё чисто. Я проверил.
— Ромка, можно откровенно?
Я нахожусь в его руках, поэтому:
— Конечно.
— Мне неприятно, что каждый раз ты преклоняешь передо мной колено и заверяешь в своей кобелиной верности. Мы знакомы с тобой херову кучу лет, а общаемся, как хозяин с неугодным или в чём-то провинившемся подчинённым.
— Я твой подчинённый, — по-прежнему стою и возвышаюсь над его столом.
— Я полагал, что мы друзья.