Роман… С Ольгой
Шрифт:
— С этим разберешься собственными силами. Ты смелая! Ты ведь не боишься дёргать мужика за хвост, — он наклоняется над сыном, чтобы на прощание поцеловать. — Папа скоро приедет, парень.
— Давай уже, — отступаю и даже выставляю руку. — Долгие проводы — лишние слёзы.
— Спасибо!
Похоже, Ася всё-таки права. У Кости пока не диагностирована мания забывать мальчишку в чужих, но надёжных и сознательных руках.
Спокойный парень. Спит, подняв ручонки вверх и повернув головку на бок. Пускает слюнки на Ромкину прохладную подушку, сжимая пальчиками мягкий кончик наволочки. Отставив локоть, упёршись им в матрас, слежу за ним, прислушиваясь
*Супрeмум (лат. supremum, терм.) — точная верхняя граница.
*Инфимум (лат. Infimum, терм.) — точная нижняя граница.
*МКБ — международная классификация болезней
Глава 29
То же время
«Твоя Лёлька находится под надёжной защитой, а главное, вместе с неподкупной маленькой охраной» — прочитываю в сотый раз простое сообщение, которое прислал мне почему-то дважды босс.
У Кости кнопку, видимо, заело или он просто издевался, когда подобную херню одним здоровым пальцем, вслепую, на коленке, довольно быстро сочинял:
«Полагаю, ты не станешь возражать, если Тимофей переночует с вами?».
И это, я так понимаю, был вовсе не вопрос.
«Соррян, старик. Но так уж получилось. Мне жаль, если вдруг нарушил твои планы с Олей, своей неуправляемой кормой задев надёжную и крепкую семью. Надеюсь, что ковчег пока стабилен. Увы, но это вынужденная мера. Дети, как оказалось — я этого не знал, братуха, большие модники. И даже пацаны, как это ни странно. Тимке, представь себе, необходимы десять пар штанов, при этом разной, мать твою, расцветки, столько же каких-то боди — в мою бытность это называли кратко „ползунки“, а про подгузники вообще молчу. Тряпки, марлечки, клеёнки и полиэтилен — чтоб ты знал! — давно „вчерашний день“. Даже Цыпа в этом шарит. Короче, сын портит одноразовые труселя со скоростью сверхзвука. Поел, икнул, срыгнул, немного побурчал желудком, потряс кишечником, а напоследок громко пукнул. И был таков засранец. Последствия необратимы, Ромка. Он „рвёт“ и пачкает бумажные трусы. Хочу заметить, это очень дорогое удовольствие. Что скажешь, Юрьев: конструктив и возражения или „босс, так точно“? „Костя“, хорошо?».
Я вижу очень много букв и ощущаю в каждом слове… Долбаную душность. Босс начал разводить токсичность. Знак вполне определенный и плохой. Я буду краток, обстоятелен и чуть-чуть суров.
«Почту за честь, Котян» — тогда ответил сразу, застыв глазами на козырной фразе про детские трусы, какой-то стиль и моду. Зачем мне этот пупс, а также новость с такой крутой по изложению подачей?
«Твоя об этом попросила сообщить. Я выполнил. Так что, всё шито-крыто. Смотрите, не подеритесь за внимание Тимоши, ладно?» — по-моему, начальник шутит? Это высший класс!
«Постараюсь к мелкому не ревновать, но ничего не обещаю, если парень к Лёльке станет приставать» — набрав, надеюсь, что смешную шутку, отправил и, не дожидаясь возможного ответа, спешно заблокировал экран.
Сейчас вот доберусь домой и сразу лягу спать. Никаких утех и никому не нужных разговоров. Обниму, сдавлю и притяну к себе. Хотя… Для начала не мешало бы пожрать.
Сегодня был предложен
— Не спать! — через зубы отдаю приказ и скашиваю взгляд на сонного героя, пристроившегося рожей на моем плече. — Фрол, ей-богу, ты, как малое дитя.
Два. Три. Четыре. Пять… Слежу за тем, как медленно на индикаторе сменяются подмигивающие цифрой этажи. Осталось нам немного. Совсем чуть-чуть. Сначала закину финансово-экономическое тело в норку под числом двенадцать и два пустых нуля, а затем… В кровать, в кровать, в кровать…
— Я не сплю, — бормочет Сашка. — Ромыч?
— Угу?
— А ты совсем не пьёшь, что ли? Трезв, как стёклышко. Смотреть на тебя противно. Или ты просто трус?
— Я просто трус, к тому же, сильно пьющий. Однако знаю свою меру. Тяжёлый день, много информации, мелькание людей. В такие дни в желудок ни черта не лезет. А у тебя, по-видимому, праздник? Карнавал или…
— Что-то типа того. Основательно замахался, Ромка. Хочу собраться и сдрыснуть в кругосветку, да мир без долбаных людишек посмотреть. Куда-нибудь на необитаемый остров, например. Задрали эти божьи твари. Что-то ищут, ищут, добывают, страдают, борются, за долговые ямы яростно сражаются, даже ножки подставляют. Фу-у-у. Солнце, океан, песок, большая черепаха и… Любовь! Ежедневно, в разных позах, где страсть меня настигнет. Понимаешь?
— Ага, — двумя пальцами, чересчур брезгливо поправляю финику упавшую на лоб от пота слипшуюся прядь. — Зарос наш путешествующий по кредитным справкам мальчик. Постричься не мешало бы. А ты татухи на спину острым шилом бьёшь. Приведи себя в порядок, Фрол. Глядишь, попутчица отдаст швартовы и подтолкнет хлипкое судёнышко в твой личный океан.
— Иди-ка ты… Отвали, придурок, — дёргается в попытках отмахнуться. — Что ж так бешено шатает? Бля-я-я-я, — теперь хватается с особой жадностью за рукав моего пиджака. — Штормит. Похоже, девять баллов. Не мень-ше! Ромка, я хочу сказать…
Ой-ой! А может быть, не надо.
— Ты очень, — придавливает пальцем лацкан пиджака, — очень, очень-очень хреновый друг. Напоил меня, а компанию не поддержал. Куда такое годится?
— Есть оправдание, — посмеиваясь, отвечаю. — Сашка, не заваливайся. Стой ровно.
— И не шатайся?
Рад, что Фрол в сознании.
— Да. Надо же было кому-то оставаться трезвым и при силе, чтобы доставить нас сюда.
— А Платоша?
— Платоша убрался на хрен два часа назад.
Никита встретил девку, от которой у него снесло к чертям стоп-кран.
— Надеюсь, детка просвещён в вопросах контрацепции. Наш игривый Аполлон не подцепит на мраморное хозяйство какую-нибудь мерзость? Блин, тут, что ли, мыши крутятся? Гляди, вон бегает малая серая. Привидится такое. Тьфу ты! Набрался я изрядно. Ваш милый Саша — молодец! — он возится на моём плече, устраивается поудобнее и, прищурившись, засматривается на тёплое свечение огоньков. — Чего-то мне нехорошо. Тошнит, пиздец. Приехали?
— Ага.
Амортизаторы срабатывают чётко, створки плавно открываются, а мы, поддерживая друг друга, выползаем из лифтовой кабины в холл.