Роман… С Ольгой
Шрифт:
— Нет. Тебя, — похлопываю по цепким пальцам, царапающим ткань на рукаве рабочего пиджака, и грубо задевающим лопатку.
Наш Ростов никогда не отличался особой пунктуальностью. Предустановленная норма опоздания у служивого козла — всё те же полчаса и ни минутой позже. В казарме парень часто залетал, за что и получал наряд вне очереди, затем лишался еженедельной увольнительной, но огорчения не проявлял, зато, как идиот, хихикал, взъерошивая щётку, на под ноль-пять обритой тыкве:
«Напугали ежа голой жопой. Подумаешь, уборка территории. Дерьмо-вопрос. Работы, как говорится, на
— Как дела? — обойдя меня и круглый стол, со всего размаху плюхается в кресло, стоящее напротив.
— Ты опоздал, Андрюха. Так и не понимаешь по часам? Или это твой природный шарм?
— Хм. А ты всё та же сука, которая подкалывает и тиражирует дебильные нравоучения? Ну-у-у, — подыскивает оправдание или нагло издевается, — извини, наверное, — плечами пожимает, а потом, как недоразвитый, хихикает. — Торопишься куда-то?
— Нет.
— Так улыбнись, товарищ капитан. Чего ты хмуришься?
— Принимается, старик, — довольно щурюсь, и вскинув руку, вызываю к столику услужливого официанта. — Что будешь есть, пить? Чем разговеешься за мой счёт, естественно?
— Стаканчик, но со льдом. Больше ничего.
— Водку или…
— Коньяк, братан, исключительно коньяк. Статус, возраст и избалованность размениваться на нечто недостойное уже не позволяют. Звёздочки считать не собираюсь, но цвет, букет и густоту, конечно, оценю. Ты уж постарайся, крутой начальник безопасности у Кости Красова.
— Я на машине, но прогиб зачту.
— Предлагаешь в одиночестве надраться? Какой ещё прогиб, Юрьев? Не мели ерунду. Ты многого достиг, а я оформил протокол и законспектировал.
— Учту. Пить не буду, но ментально поддержу. Андрюха, извини, на вечер есть небольшие планы.
— Когда имеются планы, тогда не приглашают друзей.
Еще раз, что ли, извиниться?
— Лимончик, сахарок, оливки? — подмигиваю другу. — Не заводись, гражданин начальник. По шашлыку?
— Обойдусь. Но ты отменная скотина. Заедать — не почувствовать приятное тепло. Я не понял, — он озирается по сторонам, — ты один? А где жена? Ты ей сказал, что я воспитанный, культурный, как правило, не злюсь, не гажу, где столуюсь, не кусаюсь, а также наизусть не помню все её правонарушения? Кстати, — он хлопает ладонью по столу, опуская пластиковую карточку на скатерть, — как ты просил. Пересдавать не надо, а отметки об изъятии прав в компьютерах дорожных цезарей не наблюдается. Она спокойный и уверенный водитель, который некоторое время автотранспортом не управлял. Причина…
— Не было у Лёльки настроения, — заканчиваю за него.
— Замечательное предложение, но овации, наверное, отложим на потом. Красит где-то губки? Поправляет волосы?
Она, как и Ростов, опаздывает. Впрочем, как всегда, но в последний месяц — слишком часто, нагло и, как правило, конкретно.
— А твоя? — не ответив на его вопрос, обращаюсь к другу, переводя ленивый взгляд на парня, подошедшего с подскоками к столу. — Сто пятьдесят коньяка и…
— И маленькую чашку кофе, — влезает «дяденька» Ростов с дебильной просьбой. — Сейчас подойдёт. Расстались в холле. Обязательное посещение дамской
Зачем я их позвал? Есть небольшое дело. А если откровенно, то пригласил я на короткое свидание Андрея, который настоял на обязательном двойном и, безусловно, с жёнами.
— Давай оговорим тот вопрос, чтобы при девчонках не отвлекаться на неприятное, — расстегнув пуговицы пиджака, барином откидывается на мягкую спинку кресла. — Посещение разрешено только ей, тебе, пардон, — нельзя.
Что за херня и неповоротливость системы?
— Почему?
— Смеёшься? — уголок его губы ползёт наверх. — Скажи «спасибо»…
— И поклониться до земли? — вскипаю моментально.
Не отпустило, видимо.
— Понизим градус нашего общения, старик, — Ростов спокойно подается на меня, перегибаясь через незаставленный огромный стол. — Ромка, тише. Чем ты недоволен?
— А ты как думаешь? По-твоему, я должен радоваться, — таинственно шепчу и бегаю глазами по его лицу. — Никому не нужна эта барская щедрость. Пойми ты. Я убил её е. аря, а она внезапно строчит жалостливые письма его несчастной жертве. Хоть ты убей, но не могу догнать, с какой такой достойной целью я занимаюсь этим?
Похоже, всем начхать. В конце концов, кого интересует мое мнение?
— Отвернуть? Отбой? — Ростов зажмуривается. — Одно твое слово и моментально всё свернем.
Ни в коем случае.
— Всё. Стоп. Извини. Крутит не по-детски. Продолжай, старик. Я слушаю.
— Эти действия подпадают под определения «громкий вызов», «попытка самоутвердиться за счёт кого-то», «нажиться на чьём-то горе» и балансируют на грани добра и зла, а значит, нарушают общепринятые нормы поведения. Жертвы не ходят на свидания к мучителям, чтобы после разговора по душам принять окончательное решение о том, достоин ли кандидат судебного помилования. Вероятно, где-то подобное прокатывает, но только не у нас. Пойми меня правильно, пожалуйста. Я навещал её дважды, но пять лет назад и то…
— По зову сердца, видимо? — язвлю, подначивая дружбана.
— А ты злой, Ромка, — со свистом цедит через зубы. — Я не просил о разборе поведения и не спрашивал твоего мнения. У меня были отношения со Стефой. И что?
— Ты передавал её письма.
— А ты брал, — в душе вскипает, а на людях держит марку, не пропуская мой удар.
— Виноват, — киваю утвердительно.
— Наверное, оба виноваты, — обхватив ладонью мою шею, подтягивает ближе. — Юрьев, без обид, но на хрена такой визит?
— Я не настаиваю, — пытаюсь сбросить его руку, вращаю головой, как вертолетной лопастью, и всё-таки освобождаюсь, сняв его захват, затем сдаюсь и поднимаю руки, поворачивая к другу мягкие и жаркие ладони. Будоражит, лихорадит и трясёт, как недоразвитого гада в крепко сплетенном мешке. — Не знаю. Андрюха, я не знаю, — шепчу, почти не раздвигая губ.
— Можем прекратить, — он отклоняется и запускает руку во внутренний карман пиджака. — Здесь можно курить?
— Да, — киваю на пепельницу, стоящую под нашими носами. — Переморгаем. Сдавать назад не будем. Хочу покончить с этим раз и навсегда.