Роскошная изнанка
Шрифт:
– Олег, а ведь когда тебя с Петровки гнали, ты не так говорил. Ты же скулил, Олег, ты чуть не на коленях упрашивал до пенсии тебя дотянуть.
Участковый, обмякнув, опустился на стул, потирая грудь под левой подмышкой:
– Я и сейчас прошу. Выпрут меня из органов – куда я денусь? Как говорится, копать не могу, просить стыжусь…
– …И потому добываешь друзей богатством неправедным.
– Юра, ну это-то к чему?
– К тому, Олег, что снова сигналы на тебя поступают. Проживание непрописанных, появление в нетрезвом виде, намеки на какие-то «подарки».
– Давай бумагу, ручку, напишу.
–
– Ты ж на рапорт изнамекался, нет?
– Да на кой ляд мне твой рапорт, Олег? – спросил Яковлев. – И не намекаю, а говорю прямо: желаешь до пенсии дотянуть – так дотянешь. Это при условии, что я на должности останусь и если ты сам мне препятствовать не будешь. Понятно излагаю?
– Вот сейчас кристально ясно. А то ходишь вокруг да около.
Капитан объяснил:
– Так ведь работа у меня такая, что словечка в простоте нельзя сказать. Лавировать приходится, ибо с одной стороны руководство, с другой – контуженный алкоголик, но друг.
– Это ты про меня.
– Про тебя. И друг мне сцены закатывает, и население на него кляузы строчит, а сверху требуют социалистической законности, и чтобы ни морды непрописанной не было на участке. А ведь у меня, в отличие от тебя, семья, сыновья, дочь.
– Анкета чистая.
– Еще какая. В отличие от тебя, ни понижений, ни выговоров. Игорю в Львовское военно-политическое поступать, Валька в Ленинградский спортивный краснознаменный, на физкультуру.
– Чего вдруг?
– Восемнадцать лет, травмы, завязывать с хоккеем пора. И везде нужна чистота и непорочность – не столько своя, сколько родителей. И у родителей поневоле гибкость хребта нарабатывается. Как мне в таком месиве проявлять принципиальность и суровую прямоту – совершенно не понимаю.
– Юра, ты на меня не злись, а пойми: человек пропал, всем это очевидно, а ты девчонке мозги пудришь, да еще при парне с периферии.
– Между прочим, все в рамках законности. Будет заявление от родственников – вот тогда будет решаться вопрос о розыске на нашем уровне и выше, на всесоюзном…
Заверин прервал капитана:
– А если бы твоя Галка не вернулась с работы, или Лидочка из школы, ты бы ждал? Да через час уже весь главк бы на ушах стоял. Ты же коммунист, Юра.
– Довольно демагогии, – капитан резко поднялся, охнул, схватился за ногу. Заверин подался вперед, чтобы помочь, но Яковлев остановил, выставив ладонь. Глядя в сторону, подвел итоги:
– Сосредоточьтесь на работе с населением и уделите особое внимание нарушению паспортного режима.
– Есть. Разрешите идти?
– Нет. Приказываю: с настоящего момента и далее обо всем, что касается гражданки Демидовой, информировать исключительно в официальном порядке уполномоченных лиц. Доступно?
– Так точно.
– Выполнять.
Заверин вышел, подчеркнуто осторожно закрыв дверь.
Остывая, какое-то время постоял в коридоре, рассматривая объявления о путевках, какие-то поздравления, стенгазету-«молнию», посвященную отдельно взятым вечно сонным участковым. По этому вопросу кто-то талантливо изобразил целый комикс из художественно исполненных кадров. В каждом из них имела место быть фигура, спящая, лежа на столе, по ту сторону стола то заливалась слезами трогательная старушка с суровым котом под мышкой, то интеллигент в очках вздевал к высшей справедливости тонкие
«Каждая свинья себя Бидструпом [4] мнит, прям как взрослая. Нет, так-то ничего, похоже получилось» – эта глупая мысль успокоила, Заверин вернулся к себе в кабинет и выяснил, что свято место пусто не бывает. На его личном столе почивал сержант Денискин.
Олег, устроившись на стуле для посетителей, сделал несколько звонков, переговорил вполголоса с тем, с другим и решил, что рабочий день на сегодня можно считать оконченным. Он потормошил нового знакомого:
4
Кристиан Ханс Херлуф Бидструп (10 сентября 1912 года, Берлин – 26 декабря 1988 года, Аллерёд, Дания) – датский художник-карикатурист и общественный деятель, коммунист. Автор свыше пяти тысяч рисунков.
– Э-эй, Денис… Андрюха, Андрюха, помню. Бери шинель, пошли домой.
Сержант с торфяных разработок вскочил, забыв открыть глаза. Заверин похвалил:
– Резкий какой. А ты что это, налегке? Где твой багаж?
Тот шлепнул по лбу:
– Елки, совсем забыл. Оставил в камере хранения, на Савеловском. Сейчас сгонять… – сказал он и душераздирающе зевнул.
– Брось, на сегодня-завтра найду тебе пижаму. А завтра с утра начальство все равно в отъезде, вот и заберешь. Айда домой.
И, бросив дежурному: «До завтра», ушел сам и увел младшего по званию.
Участковый квартировал неподалеку, на первом этаже в одной из пятиэтажек в шеренге домов вдоль сквера. Только эта была с изысками: на фронтоне у нее была выложена нехитрая мозаика: фигура в санях, погоняющая оленей, на фоне северного сияния.
– Заходи, – пригласил хозяин.
В таких пятиэтажках Андрюхе бывать приходилось, они ему нравились – все под рукой, сделал шаг в дверь, и вот уже гостиная, она же спальня. Если вдруг ногу сломаешь, никаких проблем с передвижением не будет.
Заверинская квартира не Маргаритина, конечно, скромнее, но тоже ничего, славная. В ней ощущалось присутствие второй половины противоположного пола, хотя не убирались тут уже давно, и в воздухе витали ароматы, присущие сугубо мужскому запою. Хозяин, разуваясь, распоряжался:
– Я покумекаю насчет спальных мест, а ты метнись-ка за харчами. Холодильник пустой, я гостей не ждал.
– Не вопрос. Куда тут?
Олег стал ориентировать на местности:
– Если хочешь горячего хлеба, то сходи на завод, это вверх по скверу, на запах сдобы – не промахнешься.
– Хорошо.
– А продмаг – вниз по скверу, выйдешь на проезд, и шуруй по правой стороне, недалеко, и остановки не будет. – Хозяин поднял палец: – Да, и самое главное!
– Да-да?
– Отпускают на втором этаже.
– Так поздно уже.
– А ты исхитрись. Вот тебе сумка, авоська, газеты и вот, – Заверин протянул красненькую.
– Да не надо, – начал было Денискин, но участковый поторопил:
– Меньше слов – больше харчей. Шуруй.
Андрюха отсутствовал довольно долго. К этому времени в квартире воцарилась пусть не стерильность, но вполне терпимая санитарная обстановка. Заверин поворчал лишь для порядка: